наблюдателя: их глаза, непроницаемо-спокойные, как будто давно разучившиеся удивляться чему бы то ни было, а также (что куда важнее) бояться чего-либо на свете. Однако четверо не очень позволяли заглядывать себе в глаза, их же собственные взгляды были мгновенны и неуловимы, как неожиданный удар кинжалом.
Итак, четверо остановились и стали негромко переговариваться. Такой локальный разговор порой вызывает опасения; но они вовсе не походили на людей, замышляющих нарушить общественный порядок, – слишком много уверенной солидности в них чувствовалось, так что смотритель улицы, дважды уже за вечер проходивший с неторопливым обходом, только внимательно посмотрел на них, успокоился, видимо, и тревожить не стал. К разговору никто не прислушивался: тут тайна разговора охранялась не менее ревниво, чем тайна переписки в более высоких кругах (здесь переписка просто не была в чести). Но если бы кто и проявил излишнее любопытство, рискуя получить в ухо, он вряд ли услышал бы что-то, способное заинтересовать искателя и распространителя слухов, – хотя говорили они, разумеется, по-ассартски, пусть и с каким-то жестким акцентом. Впрочем, может быть, именно так и разговаривают в густых и далеких лесах донкалата Рамин, расположенного там, где, как известно, зима бывает чаще, чем лето, – или же в степном и хлебном донкалате Мероз.
– Итак, мы его не встретили, – проговорил отставник, сухощавый и горбоносый, вооруженный полагающимся ему после увольнения со службы широким армейским кинжалом. – Так что рассчитывать можно только на самих себя.
– Может быть, там изменились намерения? – предположил горожанин (невысокий, но хорошо сложенный, что замечалось даже под мешковатой одеждой, с прямым носом и большими глазами). – Ты не поинтересовался?
– Не проходит ни единое слово, – ответил отставной.
Трое глянули на него. Он понял вопрос и пожал плечами:
– Объяснения нет. Полная тишина.
Все переглянулись. Потом лесной человек сказал:
– Здесь неудобно. Чье жилье ближе?
– Я пока нигде, – ответил отставник.
– Я недалеко, – откликнулся горожанин. – Но возвращаться не рискну. Там горячо.
– У меня то же самое, – произнес крестьянин. – Мне удалось не оставить следов.
– Что касается меня, – сказал лесовик, – то боюсь, что один, самое малое, след я оставил. Неудачный удар, и лезвие увязло. Правда, тот, у кого остался мой нож, никому уже не пожалуется. Итак, мы все подвешены. Что же, зайдем сюда. – Движением подбородка он указал на дверь пивной по соседству. – Здесь вполне приличное пиво. Я пробовал.
Солдат высоко поднял брови, словно сомневаясь, что в такой дыре можно получить хоть сколько-нибудь приемлемый напиток. Но не стал возражать – напротив, первым распахнув дверь, вошел в помещение, откуда несло плотными запахами всеми уважаемого напитка, а также
