куда я хотела возвращаться меньше всего на свете.
Все выглядело почти так, как я помнила. Может, немного изменились конфигурации клумб – маминой гордости. Но не уверена, ведь я никогда не придавала им никакого значения. В уже достаточно ярких утренних лучах разглядела раскидистый старый орех в глубине двора и по-прежнему болтающиеся на его ветке старые выгоревшие качели. Тут же в голове мелькнуло воспоминание, как была прижата к этому шершавому стволу сильным гибким телом и безуспешно пыталась освободиться, упираясь в твердые, как камень, грудные мышцы…
Сглотнув, отбросила от себя это видение подальше и решительно зашагала к двери.
– Господи, Васенька, ну почему ты не позвонила мне? – Максим Григорьевич выглядел постаревшим со вчерашней черной щетиной на подбородке и скулах и какими-то незнакомыми, ввалившимися и нервно бегающими глазами.
Было такое ощущение, что он отчаянно кого-то ищет в опустевшем доме. Ищет и не находит. Никогда не думала, что однажды увижу этого мужчину таким.
Я успокоила его, уверив, что прекрасно добралась на такси, а он начал суетливо хлопотать, желая меня накормить и выглядя так нелепо, мечась от холодильника к плите и столу и обратно без всякого результата.
Я заставила его сесть и быстро организовала нам обоим бутерброды и кофе и, усевшись напротив него, молча жующего с остановившимся взглядом, вспоминала, как увидела его впервые.
Максим Григорьевич Кринников появился на пороге нашего маленького домика у моря с самыми плохими новостями, какие только можно принести в семью.
Мой папа, Олег Орлов, погиб при исполнении своих обязанностей. Получил пулю, спасая заложников от очередных ублюдков, возомнивших, что чужие жизни могут быть разменной монетой или рычагами для достижения их целей. До выхода в отставку папе оставалось два месяца. Мы только перебрались в тот непритязательный домишко в небольшом приморском городе, осуществляя давнюю мечту моей мамы. Жить в собственном белом домике у моря, выращивая во дворе свои любимые розы всевозможных сортов. Наше жилище было более чем скромным, с удобствами на улице, но мои отец и мама были преисполнены радостью и кипучей энергией просто от осознания того, что это, наконец, наше первое собственное жилье. Промотавшись столько лет по казенным квартирам, они воспринимали эти старенькие четыре стены как царские хоромы. Мы были счастливы как никогда и были готовы трудиться день и ночь, превращая наши шесть соток и саманный домик в то, о чем мечталось столько лет.
А потом папа улетел на очередное задание, а через неделю на нашем пороге появился Максим Григорьевич, сопровождая скорбный груз. Мой отец часто говорил с уважением и настоящим восхищением о своем непосредственном командире. Они были не просто сослуживцами, но и боевыми друзьями, теми, кто ценой своей жизни способен прикрыть спину товарища.
Для нас тогда настали действительно черные дни. Мне всего двенадцать, а мама была совершенно потеряна и раздавлена гибелью отца. Все дни она проводила, свернувшись
