снова на свой страх и риск нарушила молчание:
– Мне говорили, что ты занимаешься магией. Наверное, и будущее можешь предсказывать.
Молчание.
– Мне уже гадали пару раз, но ничего так и не сбылось.
– Может, потому что ты не веришь в предсказанное.
– Ну, я верю в мистицизм, паранормальные явления и чудеса…
– Чудес не бывает, – грубо перебил Колдун. – Всё в жизни закономерно.
– Возможно, – неуверенно согласилась она, через секунду подскочив от внезапно пришедшей ей на ум идеи. – А, может, ты сможешь погадать мне? Может, твоё предсказание сбудется…
– Когда ты перестанешь бороться с тем, что тебе предначертано, тогда и поговорим, – отрезал молодой человек.
– Извини меня, – пролепетала девушка, отводя взгляд от его пронзительных чернильных глаз, но Колдуна это разозлило ещё больше.
Он, как ошпаренный, вскочил со скамейки, и прежде чем уйти, жёстко произнёс, смерив Наталию, презрительным взглядом:
– Ты слишком часто извиняешься зря.
И девушка осталась одна. В её руках дрожал надкусанный сэндвич, а у ног медленно растекался опрокинутый кофе. На глаза навернулись слёзы, но ни одна так и не пролилась. Наталия согласилась со словами Колдуна, поэтому не могла на него сердиться. Не смотря на его грубость и резкость, она чувствовала, что это была всего лишь защита от нового незнакомого человека и решила, что обязательно попробует заговорить с ним ещё раз.
***
«Абонент временно не доступен» в сотый раз услышал Ник из трубки, но телефон так и не отключил. Когда отцу надо, он мог найти сына в мгновения ока, а если же Нику надо было что-то сказать, то ответом ему неизменно становились слова «перезвоните позже». Но и позже, и через неделю отец так и оставался вне зоны доступа. И под этими совершенно простыми и обыденными словами скрывались пренебрежение и равнодушие.
Ник стоял, облокотившись о перила, и задумчиво смотрел вдаль на открывающуюся с крыши панораму. Но если обычно он успокаивался и забывался, глядя на вершины крутых гор, бескрайнее небо и пылающий диск солнца, то сейчас Ник отчётливо ощущал внутри себя зияющую чёрную дыру, засасывающую его в мир отчуждения. Но не по отношению к родителям, к которым уже давно ничего не чувствовал, кроме смирения. Он хотел отгородиться от всего мира, чтобы больше никто не причинил ему ту же боль, что его семья – самые близкие в мире люди. Уже давно в его сердце царила пустота, которая не заполнялась с годами, а лишь росла. Он слишком хорошо помнил себя пятилетним ребенком и чувства недоумения, гнева и ярости, когда родители улыбались ему только при посторонних людях, а дома расходились по разным комнатам, оставляя маленького мальчика в полном и беспросветном одиночестве. Ник помнил злость и ненависть, когда мама и папа отправили его учиться в закрытую школу в Швейцарии по той лишь причине, что сын стал мешать им заниматься собственной жизнью,
