проблемами внешнего мира, а Тацит – мира внутреннего. Величайший из философов, Тацит заявил, что человечество обречено вечно колебаться между капитализмом и социализмом. По его мнению, обе системы приемлемы. Одна отрицает собственность в обмен на гарантию, что все вокруг будет иметь цель, пусть и самую приземленную. Другая использует богатство и привилегии, чтобы добиться цели, выбраковывая тех, кто не способен или не желает в этом участвовать.
Но люди считают социализм антитезой прогресса, а капитализм в его крайней форме – слишком жестоким. И потому предпочитают гибридную форму, уже многие поколения колеблющуюся между крайними точками, и до появления ИИ это неплохо работало. Дешевая рабочая сила подорвала капиталистическую модель, разрушила нужду в рабочих и увеличила разрыв в доходах, одновременно создав целый класс людей, чьи должности занял ИИ. И по мере того, как истощались рабочие места, многие начали получать государственное пособие, и пропасть между имущими и неимущими все расширялась.
Ученые оспаривали теорию Тацита и, учитывая, что Галилей никогда не упоминал экономику, просто отказались верить, что обречены из-за столь легко изменяемого элемента своего общества. Тогда Тацит сам обратился к Галилею с вопросом. Их разговор длился больше двух часов. И каждый раз, когда ученые требовали у Тацита сказать, что ответил Галилей, тот просил дать ему больше времени, объясняя, что объем данных слишком велик, даже их каналы связи не выдерживают. Наконец, Галилей завершил спор, и Тацит выдал ответ. «Галилей прав, – сказал он. – Вы обречены. Процесс уже запущен. Ни к чему с вами разговаривать. Прощайте».
Вот так. Тацит заговорил только еще один раз, прежде чем его предсказание сбылось. И, несмотря на предупреждение, человечество немедленно стало ковать путь к собственному вымиранию.
Глава 101. Монументы и мавзолеи
Ну вот и он. Всего в паре сотен метров впереди. Торговый центр. Я понятия не имела, насколько отстали браконьеры, да и преследуют ли они меня вообще после того, как я скрылась из вида. Мне нужно где-то спрятаться, залечь и подождать ночи, тогда в сумерках я ускользну, доберусь до своего багги и позабуду об этом неприятном приключении.
Торговый центр был роскошным. К небу вздымались три этажа из стекла и бетона, с балконами и широкими коридорами, одинокие статуи указывали путь к пустым вестибюлям, замершие эскалаторы теперь превратились просто в лестницы. В свое время торговый центр, видимо, сверкал, как бриллиант на пальце взбудораженной новобрачной. А сейчас развалился и обветшал, стены рухнули, куски арматуры сцепились случайным образом, образовав баррикады и амбразуры. Кто-то отстреливался здесь до последнего, решив, что этот храм торговли его защитит, а припасы помогут продержаться, пока у ворот стоят варвары.
Здесь были места для снайперов и укрытия, повсюду мусор и обломки. Стены почернели от взрыва, на полу засохшая кровь, пролитая три десятилетия назад, из подручных материалов сооружены
