мужчинами (а это – Божко, эсперантист, знаток и любитель искусственного языка; Самбукин, хирург, для которого главное – «всемирное течение событий», а в медицине – мысль о том, что нынешний человек «не более как смертный зародыш и проект чего-то более действительного»; в том же ряду инженер Сарториус. Помните его афоризм: «Лучше я буду преклоняться перед атомной пылью и перед электроном» (но не перед современным человеком, имеется в виду). Словом, это встреча, как говориться, с «людьми не от мира сего». Присмотримся поближе к героине. И она тоже чужда презренной жизненной реальности. Ребенком ее назвали Ольгой, она захотела быть Москвой. И фамилия настоящая, и отчество у нее – другие. Но «память и ум раннего детства заросли в ее теле навсегда последующей жизнью» (кстати, вспомним эту утрату памяти детства, когда пойдет речь об «Июльской грозе», где впечатления детства как раз и становятся – и должны быть! – началом настоящей человеческой судьбы). А у Москвы нет и памяти о родителях, об отчем доме… Так что же – бездомность и есть путь во «всеобщий дом»? Так мы это уже проходили…
Словом, перед нами своего рода искусственные люди, созданные высокой, но оторванной от жизни мечтой. Главное для них – не свое, но отвлеченно «общее». Обычная же окружающая жизнь ими поначалу вовсе отвергается, ибо, «печально удивляется» Москва, – люди «самоистощаются в пустяках». И вообще, Москва Честнова – подчеркнуто нетрадиционна и отвергает все привычные житейские роли: она не жена, не мать, не хозяйка дома; ей чужда житейская земная любовь, у нее нет детей – зачем «самоистощаться в пустяках» (может, в этом причина ее бездетности?). Ее роль – возвышенная, сверкающая социальной новизной. Мужчина для нее прежде всего, а то и исключительно, – сотоварищ по этой работе. И все они творят в воображении небывалый (и возможный ли вообще?) образ грядущего мира («после классового человека на земле будет жить проникновенное техническое существо, практически, работой ощущающее весь мир»). И далее в характерных афоризмах определяют они смысл жизни этого «существа»: «Высшая власть – трудоспособность, и душа труда – техника»; «Техника – истинная душа человека», – вот что согласно повторяют они. А «глупость и личное счастье» – у них синонимы.
Откуда все это? Не пародия ли? Ведь хорошо известно, что в первой половине 30-х гг., когда создавалась рукопись романа, в стране полным ходом шла развернутая кампания т. н. «индустриализации». Всю страну облетел лозунг «взрослых центральных людей» (а точнее – самого «взрослого и самого «центрального») – «Техника решает все!». И вот каждый из персонажей романа в своей области такой же технарь-энтузиаст…
Так что же это все-таки: роман-пародия, роман-антиутопия?
Нам кажется, что дело обстоит сложнее. Революция, откуда родом все герои «Счастливой Москвы», да и все потрясения начала века, пережитые нашим народом, дали огромный выброс духовной, творческой, социальной энергии. И мы видели, как это было близко самому Платонову – он и сам глубоко, остро пережил этот, как
