пережил серьезную поломку. Часто после подобных неполадок люди уже не могли жить полноценной жизнью. Тяжелый запах лекарств и бинтов довлел над этим местом. И здесь Анна проводила последние дни отпуска – лежа на койке в небольшой четырехместной палате с немощной старушкой и огромным толстопузым мужиком, который ночью храпел так, что дрожали стены. Четвертая койка пустела – прошлой ночью лежавшая на ней женщина умерла, и ее увезли в неизвестном направлении. Простыня была смята в кулек, цепляясь за который умирающая отдала последние силы.
Борясь со слабостью в теле, Анна встала и, накинув на плечо вафельное полотенце, направилась в сторону двери. В коридоре все было по-прежнему – вдоль стены стояли какие-то шкафчики, пустые койки. Подоконники были уставлены горшками с цветами, бутонов не было видно, но зелень вносила какое-то разнообразие в серо-белые больничные интерьеры. На стенах были развешаны информационные бюллетени с красочными изображениями воспаленных внутренних органов. В тупике коридора возле ширмы сидели в пластиковых стульях трое полицейских, охранявших лежащего в такой же койке с перильцами травмированного рецидивиста. Полицейских всегда было трое, только лица периодически менялись. За ширму пускали только медсестёр, которые периодически сновали туда-сюда со шприцами или уткой в руках. В одной из палат старческий голос взволнованно что-то лепетал, ему успокаивающе вторила медсестра. Слов было не разобрать.
Анна добралась до уборной, встала над раковиной и, стянув очки, взглянула в зеркало.
«Э-хей, подруга, выглядишь ты неважно», – мешки под глазами прибавили ей несколько лет возраста, некогда голубые глаза потускнели и приобрели сероватый оттенок, а голова была обтянута повязкой. Меланхолично умывшись, она вытерла лицо полотенцем, вышла в коридор и отправилась обратно в палату. Теперь скучающих на посту полицейских было двое. Один из них увлеченно играл в телефон, второй же откровенно разглядывал ее, пока она не свернула к себе в палату…
…На ее койке сидела Вера. Легкое светлое платье с вырезом на спине облегало точеную фигуру, на коленях она держала корзинку с фруктами, а в руках – маленький деревянный калейдоскоп, через который смотрела в окошко на ветви сирени. Аня расплылась в улыбке, чуть ли не вприпрыжку подскочила к сидящей Вере и заключила ее в объятия, но тут же спохватилась, вспомнив о правилах приличия, которые прививались ей с детства. Сердце колотилось.
Вера улыбнулась.
– Удивительно, как у вас тут все цветы еще не перевяли. Вы бы окна открывали почаще, – с этими словами она вручила корзину Ане, поднялась и, вытянувшись на цыпочках, попыталась открыть форточку. Аня смотрела на нее, такую беззаботную на вид в этом девчачьем платьице и совершенно чуждую этому месту. С некоторым усилием Вере удалось приподнять шпингалет и сквозь протестующий скрип рамы приоткрыть окошко. Спасительный свежий воздух тут же ворвался сквозь щель, неся с собой запах сирени. Присела рядом.
– Ну,
