метро.
Здесь, в Лос-Анджелесе, среди мнимой безмятежности верхнего Бель-Эйр, по утрам было тихо. Но затем это ощущение сошло: дом местами то вдруг поскрипывал, то постанывал, с хмурой очевидностью давая понять, что базальтовое плато Нью-Йорка они променяли на зыбучие, коварные пески сейсмоопасной зоны.
Гарри, естественно, этого фактически не замечал. На нервную же систему Тины эти толчки и подергивания действовали так, будто с каждым таким мелким рывком на ней облезает кожа.
Для него лос-анджелесские вечера были «расслабленными, как все левое побережье»; на ней они, однако, сказывались сокрушительно. Она изнывала по фыркающему урчанию ночных автобусов, невнятному гудению людских голосов, неразборчивых из-за этажной отдаленности; по нахрапистой перекличке автомобильных клаксонов. По всему, что хоть как-то напоминало, что за пределами ее личного пространства существуют другие люди. После двух месяцев житья на мягком грязевом хребте, омыкающем Лос-Анджелес, Тине начинало казаться, что тягучее дремливое спокойствие вокруг норовит поглотить и удушить ее, словно трясина.
Это когда ее не изводили поскрипывания и постанывания.
Официально соседи, впрочем, существовали. Вокруг места, сданного им внаем фирмой Гарри («мечта средины века», а в действительности безликий одноэтажный дом) стояли такие же строения. Но хозяева обоих из них отсутствовали из-за своего кочевого образа жизни: редактор новостного агентства уехал на работу в Грецию, а веселая вдовушка укатила в круиз.
Насчет этих деталей Тина была в курсе: риелтор, сдавая жилье, не преминул закинуть, как же им повезло жить здесь одним в мире и покое.
Но покой, как известно, может считаться мирным лишь тогда, когда он без червоточины одиночества и непокоя на душе.
Вечера, когда Гарри работал допоздна, наполняли Тину глухим беспокойством.
Даже когда он оказывался дома к ужину, предстояло еще справляться с временем отхода ко сну, когда над кроватью гасятся бра и Гарри в считаные секунды начинает мирно посапывать. Оставляя Тину лежать на спине в тягостных раздумьях, удастся ли ей в кои веки хоть как-то отдохнуть.
Но дело не только в стонах и скрипах. Тут речь о живности.
Если Тина включала свою машинку белого шума недостаточно громко, то все те вкрадчивые шелесты и мелкие суетливые шорохи в кармашке заднего двора вызывали у нее сухость во рту, мурашки на коже и учащенное сердцебиение.
Если же шум полоскался на излишней громкости, она заплывала в зону мигрени.
Что до Гарри, то он, распластавшись на матрасе их дээспэшного ложа, к стрессам жены оставался совершенно бесчувственен. Пожалуй, мог бы продрыхнуть и Армагеддон.
Расслабон и Взвинтушка.
Так он ее добродушно называл, убеждая, что ночной жар у нее от чрезмерной взвинченности нервной системы. У Тины насчет этого имелись свои соображения, но что толку спорить? Она и так знала, что у нее тонкая конституция, а значит, дело здесь исключительно в силе напряжения.
Прежде уже не раз случалось, что, вскинувшись посреди ночи от того, что в саду теперь-то уж точно шарится дикий зверь или маньяк, она тормошила беднягу-мужа с требованием осуществить проверку. Квелый со сна, но с хохотком, тот неизменно подчинялся, однако ничего не находил. В одну из таких ночей, с особого устатку, он сказал, что ей, возможно, следует попробовать медитацию. Или медикаментацию. Реакция Тины на эту мудрость отучила его давать впредь подобные советы.
А потом была та ночь, когда глаза от тех звуков – не то щебета, не то кудахтанья – распахнулись даже у Гарри. Раздернув шторы спальни, он изумленно взирал, как возле мелкого бассейна резвится семейство енотов. Мамаша, папаша и трое детишек. Бойко плещутся, вылезают наружу, отряхиваются и спешат повторить процедуру.
Пятеро! Заражают воду микробами бешенства и бог знает чем еще…
Зачарованный этой сценой, Гарри стоял и смотрел, склабясь от уха до уха. Возмущенная Тина, напротив, требовала, чтобы он стучал по стеклу, пока нарушители не пустятся наутек. На это ушло довольно продолжительное время: наглецы-еноты не выказывали боязни и с побегом не торопились, выказывая чванливое упрямство.
Наутро Тина позвонила в службу по контролю за животными, от которой выслушала целую лекцию насчет вторжения человека в ареал обитания животных; получалось, что у енотов как бы тоже существуют неотъемлемые права.
А потому спустя четверо суток, когда из сада вновь донеслись ночные звуки, она стиснула зубы и допустила, чтобы Гарри их безмятежно проспал. Но после того как он ушел на работу, вышла с бдительной проверкой и, помимо смятой растительности, обнаружила на дворе кучку похожих на виноградины катышков. Поиск в Интернете выявил, что это олений помет.
Что ж, кормежка олененка Бэмби звучала как
