всего, туда, где можно напиться, подраться или найти себе женщину, – уверенно заявила Дженни: в ней говорил опыт жены, сестры и матери нескольких сыновей. – А может, все сразу.
Элфрет-Элли
До вечера было еще далеко, и в доме царила тишина. Лишь изредка из других комнат доносилась приглушенная женская болтовня. Гостиная тоже оказалась пуста, как и коридор и лестница на второй этаж, куда шлюха увлекла за собой Уильяма. Он будто бы стал невидимкой. Вот и славно, не хватало только сейчас чужих взглядов.
Женщина прошла вперед и распахнула в спальне окно. Уильям хотел было повелеть, чтобы она опять захлопнула ставни: на свету он чувствовал себя голым. Но в городе царило лето, жара и духота, и он изрядно взмок. А в открытое окно задувал ветер, сладко пахнущий древесным соком и недавним дождем, и зачесанные волосы женщины блестели на солнце, будто листья конского каштана.
– Ну же! – оживленно объявила она, широко улыбаясь. – Снимай пальто и жилет, пока не задохнулся.
Не дожидаясь ответа, женщина взяла кувшин, наполнила из него небольшой тазик и жестом пригласила Уильяма к умывальнику, где на потертой древесине уже лежало полотенце и истончившийся обмылок.
– Я принесу выпить, хорошо?
И она выскочила, звонко шлепая босыми ногами по ступенькам.
Уильям стал раздеваться. Глупо уставился на тазик, но потом вспомнил, что в самых дорогих борделях сперва надлежит омыть некоторые части тела. Он уже сталкивался с таким обычаем, правда, в тот раз шлюха купала его сама, и благодаря теплой воде и скользкому мылу первый раз все случилось прямо на умывальнике.
Кровь в жилах забурлила, и Уильям дернул застежки на брюках, обрывая пуговицы. Его все еще потряхивало, но теперь пульсация стекала в одно место ниже пояса.
Руки защипало, и он ругнулся, вспомнив, как разбил в кровь пальцы, выбегая из дома отца… хотя нет, не отца. Чертова лорда Джона!
– Ты долбаный ублюдок, – прошипел он вполголоса. – Ты знал, знал все с самого начала!
И это приводило Уильяма в бешенство не меньше, чем новости о внезапно объявившемся родителе. Его отчим, человек, которого он боготворил, которому верил как никому на этой земле – чертов лорд Джон Грей – всю жизнь ему врал!
Все ему врали.
Все!
А теперь под ногами словно проломился лед и Уильям ухнул в замерзшую реку. Его – одинокого, беспомощного – затягивало в черный омут, и сердце сковывал дикий холод.
Услыхав сзади шум, он обернулся. Шлюха изумленно вытаращила глаза, и Уильям лишь сейчас понял, что плачет – горько, безудержно; слезы текут по щекам и капают на полувозбужденный член, торчащий из штанов.
– Уходи, – выдавил он.
Она не послушалась, напротив, шагнула ближе, держа в одной руке графин, а в другой – пару оловянных чаш.
– Эй, все хорошо? Вот, выпей. И можешь все-все мне рассказать.
– Нет!
