вздрогнул, вскочил, суетливо озираясь, словно ища подтверждения, что именно он и есть тот самый вызываемый «следующий». Равнодушие очереди остудило и устыдило. Он стукнул дубовую дверь костяшками пальцев, прежде чем войти. В небрежном жесте скрывая трепет, чтобы, зажмурившись, переступить порог.
– Не открывай глаза, – услышал он. – Иначе утратишь ясность бытия и восприятия.
– Это станет достойным завершением пути, – не послушался он.
Творец предстал бесконечным, сотканным из света и тьмы, беспорядочными пятнами усеян весь. С тонким всхлипом выдирал он их из себя, бросал друг в друга, месил, творил миры и отпускал в окно скучного офиса со столами по прямым линиям. Он упал на колени, не в силах вынести.
– Ну вооот, – разочарованно протянул творец. – Сейчас начнется. Я искал…
– …искал тебя всю жизнь! – подхватил он, – И нашел, уповаю, взываю!
– Дай, угадаю, – любезно предложил творец, – мир несправедлив?
– Откуда… – начал он, но спохватился, – ну, да, ты же всевидящий…
– Нет, – голос творца сделался брюзглив, – это вы все одинаковые. Подумать только! Посвятить жизнь поиску меня лишь затем, чтобы предъявить несправедливость мира! Никого не смущают кипящие реки, небо цвета говна или поющие фаллические горы.
– У нас в этом смысле все в порядке. Нормальное все. И горы и реки и небо.
– Вот именно! – воскликнул творец. – Знаешь, почему? Потому что у меня тонкое чувство прекрасного. И я гений.
Обида, разочарование и всевозможные их порождения окружили его, захлестнули, затрудняя дыхание.
– Не расстраивайся, – утешил творец. – Может, я не всевидящий и не всемогущий, но кое-что умею. Вы это чудесами называете. А я правом творца.
Он встрепенулся, с надеждой внимая.
– Вот и отлично, – хохотнул творец. – Проваливай!
В глазах все вдруг закружилось, а когда получилось сфокусироваться, он увидел прямо перед собой реку. Она кипела, выбрасывая на берег рыбу. Степень прожарки не обсуждалась, воспринималась должным. Неподалеку возвышалась фаллической формы гора. От ее пения подрагивало жидкое коричневое небо, лениво роняя увесистые камни. Умирая, они погребали под собой разбегающееся живое.
– Право творца, – скандировали остающиеся формы жизни.
– За что? – вопрошал он.
– Следующий! – звал творец.
И бросал, месил, творил миры. Отпускал в окно скучного офиса со столами по прямым линиям. Потому что гений. А еще тонкое чувство прекрасного.
обрывок четвертый
– Это какой-то другой, незнакомый мир, – жаловался он в Пустоту.
– Разумеется, – отвечала Пустота. – Он менялся. Совсем как ты.
– Но я создавал его, чтобы возвращаться, когда устану! – в голосе его сквозила обида. – Он был такой чистый, невинный…
– Скажите пожалуйста! – издевалась Пустота. –
