в характере и быстроте его движений. Среднего роста, лет 55, в очках, весельчак и балагур – именно таким он запомнился мне. Наверняка в своем генеалогическом древе он имел в родственниках как и барона Мюнхгаузена, с его «правдолюбием», так и Василия Теркина, обладающего «молчаливостью и застенчивостью». Короче, вот такая термоядерная смесь этих двух литературных героев. Прекраснейший рассказчик, обладающий артистическим даром. Рассказывая что-то, он не только увлекательно и интересно излагал, но и присваивал своим персонажам разные голоса, более того, он имитировал голоса – он даже изображал мимику и походку каждого своего героя. И чем больше было слушателей, тем больше у него было творческого вдохновения. И в конце такого импровизированного рассказа-спектакля слушатели чуть ли не хлопали в ладоши. Свою веселость он сочетал с искренней, живой верой во Христа, был отзывчивым и хорошим товарищем.
Так вот, он меня и научил, я стал мыть посуду и в продолжение следующих трех месяцев нес это послушание. Спасибо всем братиям и матушкам, работающим на трапезной, которые терпели меня все это время. Послушание это считалось не из легких. Надо мыть всю посуду после трапез братии, включая и весь поварской инвентарь. Обычно день проходил так:
В 500 подъем, в 530 всенощная, утреня, часы, литургия – все утренние службы проходили в Филипповском храме. Обычно я был на службе до 700, потом шел в трапезную, включал посудомоечную машину для подогрева в ней воды, предварительно налив в нее вручную несколько ведер. До 800 успевал попить чайку и уже после начинал мыть оставшуюся с ночи посуду, завтрак заканчивался в начале десятого утра, братия расходилась по послушаниям. Я же мыл посуду до одиннадцати, после шел в келью, до половины первого отдыхал и молился. С половины первого дня начинался «обед». Самая «горячая» часть дня. Посуды – много, несут и несут. Мойщика в эту пору, как правило, не видно из-за гор грязных кастрюль, тарелок, сковородок и чашек. И послушаешься так до 15–16 часов. Далее идет полуторачасовая передышка до ужина. Посуду после ужина моешь с 1800 до 1930. После смены выносишь мусор и моешь пол в помоечном помещении. Работал я ежедневно пять дней, потом два дня отдыхал.
Этому послушанию быстро навыкаешь, и появляется прекрасная возможность молиться внутренне. Но некоторые мойщики молились вслух, например мой напарник, он читал «Богородица Дева, радуйся…», пел тропари. Хотя, по словам других, и я неплохо выполнял данное мне послушание, но на нашей мойке подвизались действительно лучшие, выдающиеся трудники. Например, один брат мыл пол не как все – после смены, а три раза за день, после каждого приема пищи братиями. А посуду он складывал не просто аккуратно, но еще и по размеру, а цветные «глобусы» (это такие глубокие, полукруглые миски-тазы) складывал по цветам, при этом он еще и весь день пел тропари святым.
Все трудящиеся трудники замечают, что есть большая разница между работой за деньги и послушанием во Славу Бога.
