всех остальных звучал надрывный стон Валерия Павловича, отчитывающего нерадивую паспортистку:
– Ну что же вы, Наталья Аристарховна! Как можно было так все перепутать! Вот, смотрите, в синей папке – улица Белинского! А в красной – Тургеневская! Вы что, Белинского от Тургенева отличить не можете? Это же совершенно разные писатели! Теперь все надо заново проверять!
Завывания Сатаны лишь изредка прерывались невнятными звуками, издаваемыми пытающейся оправдаться паспортисткой; слышались также шаги и шепот в соседнем с сатанинским кабинете; в общем, работа кипела, несмотря на поздний час. Обстановка подействовала на Дробязко успокаивающее. Уверившись, что по крайней мере сегодня на его душу никто покушаться не будет, он постучал в дверь кабинета.
Тут же навстречу ему вылетела и пронеслась мимо давешняя худосочная мымра – бледная, прижимающая к груди синюю и красную папки. Начальник паспортного стола, напротив, раскрасневшийся и вспотевший, заканчивал гневную тираду, обращаясь уже к вошедшему Дробязко:
– Все на меня свалили, все! Ничего самостоятельно не могут! А я старый человек, больной, между прочим! Почему я за всех отвечаю? Нашли козла отпущения! Проходите, Федор Иванович, присаживайтесь, – мимоходом поприветствовал он посетителя, не убирая скорбно-гневного выражения с лица, – полюбуйтесь, что здесь творится!
Федор Иванович присел на краешек стула, заваленного разноцветными папками и, хорошо понимая, что просто так его не отпустят, приготовился терпеливо слушать.
– Вы только подумайте, – продолжал жаловаться Сатана, – назначили меня главным злодеем! А я своего согласия не давал, между прочим. Просят помочь – я, как последний дурак, пашу. Потом на меня все шишки. Кто виноват? Сатана! Это он нас всех запутал! А мы все такие хорошие, просто нас с толку сбили! Неправильно объяснили! А у меня, скажу я вам, – Валерий Павлович вскочил и так стремительно подскочил к Дробязко, что тот отшатнулся, – везде порядок! Все учтено и зафиксировано! И кто чего неправильно сделал, мы еще разберемся!
Начальник погрозил кулаком в пространство, где-то над головой Федора Ивановича, и тут же состроил плаксивую мину:
– Заболеваю совсем на этой должности проклятой. Язва у меня, одышка… А еще, знаете ли, – он вновь доверительно приблизился к Дробязко, – отчего-то лысина потеет. У вас не потеет?
– Что? – тупо откликнулся застигнутый врасплох Дробязко, тайно гордившийся тем, что почти в пятьдесят лет имел на темени лишь небольшую проплешину, которую при желании можно было скрыть, начесав волосы с боков.
– Ну, лысина? Не потеет? – повторил бесцеремонный Валерий Павлович. – А у меня вот проблема. Это наверное, от того, что думаю много, мозги напрягаю…, – он сокрушенно развел руками.
Дробязко нетерпеливо заерзал.
– Да, да, понимаю, – прервал сам себя Сатана. – Вы же по делу пришли. Все готово для вас, вот ваша Нина ненаглядная…
Он потянулся к столу
