факультет Московского университета по отделению философии и классической филологии. Говоря о Попове, я убедился, как не жалует и даже ненавидит А. Ф. своего бывшего сокурсника. Он и сам мне рассказал о своем отношении к П. С. Как ученый и автор, опубликовавший многие солидные труды, он видел во главе будущей кафедры именно себя. Между тем его удалили с факультета, а Попов (тоже подвергавшийся аресту по политическим мотивам, как и Лосев) сумел сжиться с Белецким и получить кафедру логики, когда она образовалась. Как он представлял логику, пойдет речь в дальнейшем.
В 1958 г. я опубликовал в «Вопросах философии» рецензию на большую монографию Лосева «Античная мифология в ее историческом развитии». Это была вторая после А. И. Белецкого рецензия на его труд после освобождения из лагеря ОГПУ и снятия суди мости в 1932–1933 г. Теперь ему открывались всё большие возможности не только писать, но и публиковаться. Мы с М. Ф. Овсянниковым стали его ежегодно посещать на даче А. Г. Спиркина, где они проживали летом почти до самой его смерти. Я не раз наведывался и в их квартиру на Арбате. Для нас он был весьма интересен не только как мировой специалист по античной культуре и философии, но и как свидетель философской и филологической жизни с дореволюционных времен и многих лет советской власти, жизни, которую мы представляли только ретроспективно. Не чурались мы и политической современности. Так, при разговоре о политико-экономических благоглупостях Хрущева, А. Ф. заметил: «Ну что ж, мировой Дух знает, каким дураком ударить по истории!» В своих посещениях мы с удивлением лично наблюдали, как А. Ф., который тогда уже более чем семидесятилетний автор, писал (диктовал), демонстрируя сверхчеловеческую работоспособность. В данном случае я имею в виду его «Историю античной эстетики», шесть томов которой мы получили (начиная с 1964 г.) с авторскими надписями. По сути этот труд, каждый том которого составляет несколько сот страниц, представляет всю многовековую древнегреческую и древнеримскую философию на фоне античной культуры. Эта серия насчитывает десять огромных опусов (с посмертными их изданиями).
Для перехода к краткой характеристике философской ментальности Алексея Федоровича приведу один личный эпизод. Я тоже осмелился подарить ему в 1984 г. свою книгу о западноевропейской философской классике эпохи Возрождения и XVII в. К тому времени я полностью убедился, что невозможно излагать эти сюжеты, не анализируя в антропологических, гносеологических, моральных и социальных аспектах проблему Бога в ее возникновении и развитии до монотеистической и вероисповедальной стадии. А.Ф. похвалил меня, но многозначительно добавил: «Вот ты, Вася, можешь теперь рассуждать и даже анализировать проблему Бога, а вот я, коснись в 20-е годы публично этой проблемы, как меня одернут: “А зачем ты нас в церковь-то зовешь?”».
За таким воспоминанием скрывалась его жизнь в 1920-1930-е гг. Он, тогда уже с ослабленным зрением, опубликовал восемь основательных книг, наиболее значительными из которых,
