усмехнулся.
– Ну, в будущем, в будущем… – поспешил Евграфов. – Всех великих признают только после смерти.
– Не лги, Евграфов, – сказал художник.
– А вы могли бы нарисовать меня? – спросила Жан-Жанна. Она развалилась в мягком, глубоком старинном кресле. Она была молода, хороша собой, она знала это.
– Зачем? – спросил художник.
– Что зачем? – не поняла Жан-Жанна.
– Зачем вас рисовать? – Художник обернулся, посмотрел на нее долгим, пристальным, оценивающим взглядом.
– Неужели я хуже их? – Она кивнула на картины. На женщин, которых такое множество было вокруг. Кивнула и улыбнулась художнику.
– Вы не из тех, кого рисуют. – Художник вновь повернулся к холсту. – Если не ошибаюсь, вы женщина пустая. Как прикажете изобразить вас на холсте?
Жан-Жанна рассмеялась. Рассмеялась весело, искренне, как будто услышала отменный комплимент.
– Наверняка вы неудачник, – сказала она. – Точно, неудачник. Первый раз видит женщину и – обижает ее. Талантливые люди великодушны.
– Да? – удивился художник. Он и в самом деле удивился: оказывается, она не так глупа, как показалось вначале.
– Между прочим, я заехал по делу, – вклинился в разговор Евграфов. – Закончились картины.
– Вон, в углу, – кивнул художник. – Давно ждут…
В углу действительно стояли картины, завернутые в белую плотную ткань, перетянутые бечевкой.
– Ну, мы поехали? – сказал Евграфов.
– Давайте.
И на этом все, ни слова на прощание; Евграфов с Жан-Жанной вышли из дома.
– Он всегда такой? – спросила Жан-Жанна, когда они выехали на Ленинградский проспект. Жан-Жанна курила сигарету, в салоне струился оркестр Поля Мориа.
– Володя и правда талантливый художник. Но он вынужден зарабатывать на жизнь. И он злится, потому что на это уходит много времени.
– А ты? – Жан-Жанна впервые назвала его на «ты», и сердце у него залилось волнением: сколько ни живи, хоть до глубокой старости, сердце у мужчины остается молодым.
– Что – я? Я посредник. В воздухе мода на импрессионизм – видно, по контрасту со всеобщим прагматизмом, все хотят иметь хотя бы копии Ренуара, Сислея, Дега, Мане, и мы их поставляем.
– И когда-нибудь вас, конечно, посадят за это, – спокойно, в тон Евграфову произнесла Жан-Жанна.
Евграфов покосился через зеркальце на Жан-Жанну, снисходительно улыбнулся:
– За что? Володя – член Союза художников, я – научный сотрудник Всесоюзного художественного фонда. Ничего противозаконного.
– Живете, значит, на зарплату? – усмехнулась Жан-Жанна и стряхнула пепел на пол.
– У творческих работников, дорогая, зарплаты не бывает. Они живут на гонорары. Кстати, ограничений на гонорары не бывает.
– Хорошо устроились.
– Никому не запрещается. Бери кисть, краски, мольберт – рисуй. Небось сразу запоешь:
