переносить. Я хочу знать всё, что касается тебя! Слышишь?!
Зайцев пока производит очень хорошее впечатление. Я думаю, что мы здесь вчетвером хорошо уживемся – нет среди нас чиновников и формалистов. Сегодня я еду в город закупать всевозможные хозяйственные принадлежности, думаем жить своим хозяйством. Кроме того, куплю по просьбе Зайцева шашки, шахматы и карты. Как видишь, готовимся бороться с всевозможной скукой. Впрочем, мне она не страшна – у меня есть несколько занятий: писать своей женушке письма, заниматься французским языком и читать хорошие книги!
Милая Шурочка, как ты переносишь вторую нашу разлуку? Ведь правда, ты теперь бодрее, чем прежде? Или нет?
1 час дня. Сделал два снимка. После чая пришел Зайцев, сидели, занимались немного делом и больше болтали. Нет, он, правда, симпатичный парень. Я очень доволен, что мне, таким образом, удалось с ним ближе познакомиться. К тому же он веселый, не без юмора! Будет хорошо! <…>
Прощай, моя хорошая Шурочка.
Твой Е.
Воронеж, 12-го августа 1914 г.
Дорогая Шурочка.
Ни вчера, ни сегодня я от тебя писем не получал. Неужели они затерялись? А я так уверенно рассчитывал получить сегодня.
У нас, Шурочка, неразбериха! Зайцев, должно быть, у нас не останется. Он назначен был здесь заведующим формированием, а вдруг сегодня предписание из Петербурга: ждать присланных оттуда военных врачей, назначенных в госпитали. Вот так штука! А мы уже радовались! Получим какого-нибудь бурбона петербургского.
Затем относительно дня нашего отправления также ничего не известно. Назначены на завтра. Медицинское имущество, говорят, прислано, но только частью, так как цены в Москве слишком дорогие. Предлагают нам недостающее покупать здесь, в Воронеже. Главные врачи хотят от этой чести, конечно, отказаться. В общем, получается полная неразбериха.
Мы очень огорчены, если только оправдается, что мы получим формалиста за главного врача. Пока еще не теряем надежды, что, может быть, как-нибудь этот вопрос уладится.
Ты, Шурочка, читала статью Ал. Толстого в «Русск[их] ведомостях]» от 10-го числа «Макс Вук»?[28] Верно, много правильного, есть желание разобраться в психологических основаниях настоящей войны, как культурный немец понемногу превратился в безличную, управляемую и бездушную машину. Конечно, кое-что односторонне и несправедливо. Нельзя так обобщать, как это делает Толстой, но всё же здесь отношение к трактуемому предмету серьезное. Напиши, Шурочка, как твое мнение об этой статье. Мне хочется знать, всегда ли твое мнение при чтении газет сходится с моим. Ведь я, Шурочка, «Русск[ие] ведомости]» всегда читаю мысленно с тобой и всегда спрашиваю себя, что тебе может понравиться и против чего ты должна восставать. К этому письму я прилагаю две вырезки из понедельничных газет, статьи, с которыми я более или менее согласен. Только, не правда ли, чудно, что надо еще доказывать интеллигентным людям, что Шиллера можно и должно сейчас ставить в театре, несмотря на то, что он немец! Неужели Художественный театр по таким побуждениям откажется от «Дон Карлоса»!
А. Н. Толстой, впоследствии знаменитый писатель, во время войны работал корреспондентом газеты «Русские ведомости».
