голодный выпал. Зимой земля промерзла до камней и до костей, а летом от засухи растрескалась под солнцем.
Но не всё еще горе людики вычерпали. Пришла беда – открывай ворота. Дошли известия, что разбиты царские войска и вся наша пятина свейскому королю принадлежит теперь по договору. Вот уже свеи в наших землях хозяевами разъезжают. Прислали своих переписчиков, народ считать, налогом облагать. А народу-то и не осталось. В прибрежных селах девять душ из десяти пропадом пропали, даже в Рымбе, на что уж друг за друга все держались, и то больше половины люду сгинуло.
Всё же и сюда добрались на лодках. Прошлись солдаты по деревне, а в деревне три дома жилых, остальные три – брошенные. И три пепелища черными трубами. Вот и вся деревня. В первой избе вдова ополченца с тремя детьми допризывного возраста, в другой – инвалид на одной ноге, с кошкой и собакой, а в третьей – Урхо с Таисьей.
Когда военные переписчики вошли в дом, дед с бабкой сидели на лавке в углу под образами.
– Кто с тобой живет еще, старик, кроме твоей старухи? – спросил по-русски офицер в шляпе и кирасе.
– Никого более.
– Где твои дети?
– Ушли.
– Потрудись называть меня “господин капитан”. Куда они ушли?
– Бродить, господин капитан.
– Что есть “бродить”?
– Ходить туда-сюда…
– Господин капитан!
– Господин капитан…
– Зачем ходить туда-сюда?
– Хлеба ищут, господин капитан.
– Когда вернутся?
– Не знаю, господин капитан. Может, никогда.
– С виду ты не голоден. Что ты ешь?
– Есть немного ржаной муки, вяленой рыбы и сушеных грибов, господин капитан.
– Покажи.
Урхо показал.
– Это все? – удивился тот.
Урхо кивнул.
– Sök! (Обыскать!) – велел офицер солдатам.
Те полезли в подпол и на чердак, затопотали по сараю и в пустом хлеву. Старики сидели опустив глаза.
– Det är tom, Herr Kapten! (Пусто, господин капитан!) – доложил унтер.
– Сколько детей у тебя, старик?
– Сын и дочка, господин капитан.
– Сын – взрослый мужик? – Офицер говорил “мужик” с мягким “ж”.
– Постарше тебя, господин капитан. И дочка взрослая, замуж отдал. Давно уже. Нет вестей.
– Если через три месяца ты не заплатишь налог за дом, он будет гореть. Нам не нужен еще один дом для партизан. Ты меня понял?
– Так точно, господин капитан. Понял.
– А сейчас будет гореть ваша языческая часовня. Вы должны молиться на нашем языке, Лютери Реформация. Подумай об этом. Прощай.
Солдаты ушли, записав стариков в свой гроссбух. Часовня на мысу закоптила черным дымом среди елей и вспыхнула.
