пружинами и не бряцать крючками, начал устанавливать раскладушку. Причем не в комнате, а на кухне.
– Ты что там? – пробормотала Алена.
– Спи, спи… – успокоил ее Петр.
– Ты хочешь на раскладушке? – Она приподнялась на диване.
– Да, да. Спи… – прошептал он, продолжая устраивать себе постель.
– Я так не хочу, – сказала Алена. – Я же приехала к тебе, а ты… Подойди ко мне.
Он какое-то время колебался, потом подошел.
– Сядь рядом, – сказала она.
Он сел. Она протянула к нему руку.
– Знаешь, я ничего не знаю… Я не понимаю ничего… Но почему ты не хочешь со мной? Наверное, это очень глупо со стороны…
– Но ведь мы еще…
– Если ты не будешь со мной, я тебя возненавижу. Ведь я осталась у тебя… Все решено…
– Алена, скоро свадьба. Зачем нам…
– Вот именно – скоро свадьба. Какая разница… Ведь ты же не сбежишь никуда?
– Ну что ты…
– Ну вот видишь.
– Но твои родители… Они верят мне.
– Как они узнают?
– Я так не могу. Ты потом поймешь все.
– В конце концов это просто оскорбительно…
– Глупая. Наоборот.
– Тогда я сейчас уеду. Да, да! Вызови мне такси. Я уеду!
– Ну к чему эти глупости…
– Да пойми ты! Я ничего не знаю в этих вещах… Но просто-то ты можешь побыть со мной? Мне страшно.
– Просто у нас не получится.
– Ты холодный, безжалостный индюк! Хоть бы пожалел меня. Сидишь тут… Мне страшно! Я что, не такая какая-нибудь?
– Ты лучше всех!
– Ты просто успокаиваешь меня.
– Зачем? Я люблю тебя! Ты самая лучшая. Самая любимая…
…Потом, когда она уснула, Петр долго лежал рядом, не в силах побороть в себе страшную тоску, которая нежданно-негаданно навалилась на него. Пять лет назад бросивший курить, он ощутил непереносимое жжение в груди, изнуряющую сухость во рту – так сильно хотелось закурить, какого-нибудь самосада бы сейчас, покрепче, хотя бы одну затяжку… Он не понимал, что с ним такое. А тоска давила и давила сердце, она была сродни ощущению, когда редко-редко, но все-таки наваливалась бездонная мысль: вот умру когда-нибудь – и меня никогда, никогда, никогда не будет… И когда мысль хотела пробраться в это «никогда», постичь его, охватить разом, вот тогда и обливалась душа сильнейшей, ни с чем не сравнимой тоской – дыхание схватывало… И вот сейчас опять… Но почему же сейчас?.. Он лежал, боясь сделать малейшее движение, чтобы не разбудить Алену, и в то же время все существо его было за тысячи миль отсюда, душа и мысли улетали далеко, и даль эта устрашала, напоминала бездну, в которую придется-таки провалиться, но как же так… почему… за что… и неужели никогда больше?.. Никогда!
Он ничего не понимал в себе.
И когда стало совсем невмоготу, он не встал, а как
