точно: мне здесь нравится гораздо больше, чем у нас! Что я буду делать у нас после того, как видела всё это? Как буду жить? Это же просто нужно какое-то средство, чтоб отшибить память! Меня послали сюда набираться опыта, а опыт оказался таким, что у нас его никогда не возьмут на вооружение… Нет, об этом даже нечего думать! Ну, разве что владыка решит с нуля монастырь организовать с новыми порядками… Но это вряд ли! Если и организует, то, скорее, мужской. А у нас в обители такие перемены точно невозможны. У нас даже другими распевами не захотят петь… точнее, не смогут… Что уж говорить о чем-то еще! Пожалуй, о многом из того, что я тут видела, лучше совсем не рассказывать! А то еще обвинят во вранье, скажут: я нарочно это придумала, чтобы всех смутить и произвести бунт… В лучшем случае обругают „нечестивых греков“ и найдут очередной повод потщеславиться истинно-русским благочестием! Даже вот и не знаю, о чем им вообще рассказывать… Ну, ладно, я подумаю об этом в самолете, как раз будет несколько часов, а сейчас лучше не думать о грустном. Надо наслаждаться нормальной монашеской жизнью. Осталось еще целых две недели… О, Господи, всего каких-то две недели!»
Утро выдалось ясное и довольно свежее. Ветер нес легкие облачка высоко в небе, шелестел листвой громадных кипарисов на улицах и гнал легионы мелких волн по челу Пропонтиды, играл имперскими флагами, поднятыми высоко над трибунами ипподрома. Черные орлы на золоте выглядели сегодня совсем не хищно и были похожи на болельщиков, дождавшихся любимого зрелища. На флагштоках пониже трепетали разноцветные флаги сотни стран, откуда прибыли именитые гости.
Народ начал собираться на площади Ипподрома еще с вечера – не потому, что билетов никогда не хватало на всех: просто радостное возбуждение не давало спать августовской ночью. Желающие могли спокойно сидеть на траве до рассвета, неспешно потягивая вино или пиво в компании друзей, обсуждая перспективы любимых возниц и своих партий. Но лишь только рассветало, начинал действовать строгий запрет на веселящие напитки, и их продажа в ближайших окрестностях прекращалась. Тогда нетерпеливым и немного сонным болельщикам оставалось лишь любоваться на огромный эллипс древнего сооружения, который после выключения подсветки становился розовым в лучах восходящего солнца.
Два яруса мощных пилонов поддерживали трибуны. Стены были сложены из серого камня с широкими прослойками потемневшего за многие века кирпича. Шутка сказать – почти тысячу семьсот лет простоял ипподром и до сих пор действует! При этом перестраивался он совсем незначительно: поновлялась облицовка, перекладывались обветшавшие арки, но, в общем, всё оставалось так, как при Константине Великом. За исключением, конечно, множества технических новинок, никак не влиявших на внешний облик полукилометрового цирка. Тяжелые времена пережил ипподром после захвата Константинополя крестоносцами. Почти
