style="font-size:15px;"> «Бездарен», – решил про себя и сказал прямо:
– Значит, это не твое, займись другим.
– Боюсь я.
Тут, помнится, и сам растерялся: боюсь, боюсь – и все без шутки.
– Пошел ты! Как девочка. Тогда вешайся.
– Возможно, – улыбнулся Кузьма, – мне кажется, что ничего еще настоящего в литературе не было. Слова не покупаются. Да и к слову какой-то странный, глупый подход.
– Ну, брат, ты дошел. Психопатологией завоняло.
– Ты сам не без этого душка.
– Я уже Строев, мне теперь и с ума сойти можно, не заметят.
– Я замечу и Ксения.
– А кто вам поверит?
– А мы тебя ославим.
«Завидует, что ли?»
– Как?
– Сфотографируем, когда ты обезьяну изображаешь.
– Ну, тогда конечно.
Посмеялись. Действительно, иногда любил покорчить рожи. Прихоть.
После смеха серьезного разговора уже не вышло. За всеми Кузиными «боюсь» что-то стояло. Это чувствовал. Какой-то родственный смысл. И сам то приближался к этому смыслу, то удалялся от него. Как будто сам когда-то боялся этого «боюсь» и тщился разгадать – чего именно, и даже если и в себе, то ни – какого, а непременно – чего. Ни – «какого», а – «чего»?
«Как-то проскочил эту тему, что ли? Вот как привык – тема, этап, ступень, выбор, уровень… Расщепление идиотское. Не определишь. Трёшься, трёшься, чешешь, как болячку, корку засохшую срываешь, и снова чешешься до крови… Всё обесценивается, старость, что ли? Ох, тошно!»
Вкус табачного дыма опротивел; сплюнул и затоптал окурок, но поднял его и выпихнул из гаража сквозь щель. Привычно постучал носком ботинка по колесу. «Хорош, волчара!» А домой возвращаться не хотелось. И тут понял, что то, к чему пришел, было определенной заданностью, социальным спектаклем, где играл роль Строева. И кто-то подсунул для эксперимента, для испытания – Ксению.
«Уйду от нее!» – лёг на гладкий металл и прижался к нему щекой. Всегда в ее глазах был тем, кем она и хотела видеть, а ныне все рушилось, летело ко всем чертям. Она ничего не говорила. Она будто бы ждала, когда кончится ее роль, и когда наступит финал, чтобы загорелось новое начало. Видеть себя, терзающегося и неуверенного в ее глазах, было настоящей мукой. Бесила мысль – «не потянул». Жалости страшился. Еще неделя, другая – и она будет жалеть. Лучше решить сейчас, когда не поздно, пусть запомнит таким неуверенным, это лучше, чем она вспомнит жалкого цуцика. Теперь даже боялся с ней встречаться.
Хотел, ну что тут поделаешь, чтобы другие видели, что все в порядке, что ничего не боится, знает, что и как, посоветует и объяснит, если что.
– Ну и мужлан я! – сказал вслух, и крохотное эхо неприятно кольнуло в уши.
Единственная мысль принесла хоть чуточку облегчения:
«Ленка скоро паспорт получит»
* * *
Неправда, что выше головы не прыгнешь. Прыгали. Вот только волосами жертвовать
