это именно надписи, а не рисунки) были то ли вырезаны, то ли выплавлены. А на обратной стороне плиты точно так же были нанесены причудливые рисунки (если это именно рисунки, а не надписи).
Впрочем, одному из охраны было совершенно всё равно, надписи это или рисунки. Для него имело значение лишь то, что они оказались ему до боли знакомыми. Ещё бы! Столько долгих бессонных ночей он провёл, пытаясь разобрать их, столько научных статей переворошил, со столькими специалистами успел переговорить – хочешь не хочешь, а запомнишь каждую закорючку. И сейчас закорючки эти хоть и оставались Сайбару непонятными, но в его глазах мгновенно превратились во всё возрастающую сумму гонорара. А уж что там решат учёные – это их дело; Сайбару неважно даже, будут ли это учёные Академии или неизвестного ему заказчика; Сайбар готов удовлетвориться деньгами.
К какому мнению пришли учёные, обсуждая находку, неизвестно. Как неизвестно и то, почему они решили после вернуть плиту на то же самое место, откуда она и была взята. Да и само место то было теперь известно лишь одному военному – наёмнику, ксионийке, которой так удачно удалось избежать гибели и остаться единственной, знающей месторасположение артефакта.
Птицы в голове пели очень громко, но как-то глухо. Наверное из-за того, что кругом были облака и земля вращалась слишком быстро. За этим оглушительным шумом остальных звуков было не разобрать. К тому же было почему-то темно, хотя в глаза и бил яркий слепящий свет.
– Очухалась, киска?..
Что эта птица такое говорит? Почему – очухалась? Я же дома, на ферме… нет, это же университет, курсы бойцов… или я в космосе? Да, точно! Это же исследовательский корабль «Мечта»!..
«Мечта», штурм, бегство… мама…
– Дай ей ещё разочек хорошенько, – другая птица… нет, не птица – имперец…
Сильная пощёчина обожгла щёку. За ней тут же последовала вторая – по другой щеке. Тсар-Киркс-Тсир застонала и помотала головой.
– Давай, давай, просыпайся, киска!..
Тсар-Киркс-Тсир открыла глаза и тут же сощурилась. Яркий свет слепил её. Почему так ярко? Ах, вот оно что… она лежит на спине и смотрит в небо. А там тучи, но всё равно слепит почему-то… и в голове гудит, как в колодце, когда туда бросаешь живого кракпана на верёвочке…
Тсар-Киркс-Тсир попыталась сесть, но у неё ничего не вышло. Ноги не слушались и руки тоже. Она попробовала пошевелить ногами, но те будто срослись, превратились в единое целое. И руки – как-то неестественно вывернуты, за спину, неудобно так лежать, и вытащить их почему-то никак не получается…
– Ну, как ты, девочка? – над ней склонилось широкое лицо имперца. – Уже можешь говорить?
– Где я? – голос у Тсар-Киркс-Тсир оказался неожиданно слабым.
– На планете, киска, на чёртовой негостеприимной планете, –
