. Мощная грудь мерно вздымалась при каждом вздохе. Прикрыв глаза, Атэ мог расслышать, как размерено, будто колокол в обедню, бьётся сильное и молодое сердце отставного солдата. Кален улыбался, при каждом движении его губ по телу Атэ разливалась приятная нега. Атэ мог бы не один вечер молча сидеть рядом со старым другом и просто смотреть на него, не вслушиваясь в слова. При этом его суровые черты против воли разглаживались, и если бы он увидел себя в зеркале, то понял бы, что в присутствии Калена и сам становится на десять лет моложе.
– Ты нашёл себе место в новом мире, – сказал Атэ, усилием воли стирая улыбку с лица. Он в очередной раз напомнил себе, зачем пришёл, но заставить себя перейти к делу так и не смог.
– Место? – улыбка Калена стала растерянной. – Ты об этом?
Маг обвёл рукой уставленную дорогой мебелью залу. Только теперь Атэ заметил, что все предметы здесь трофейные. Его пробрала невольная дрожь. Он снова пригубил вино, но стало только хуже – будто удар молнии пронзил его от затылка до самых пяток. Он вспомнил, откуда ему знаком этот тонкий вкус – в самые последние дни, когда они с Каленом, как обычно, в авангарде наступления, вошли в замок Брен Хисалет, они нашли в тронном зале лишь мёртвое тело Марэла Асанты – одного из Семи. Молодой и красивый мужчина, которому было не более тридцати, сидел на каменном троне, впившись тонкими пальцами в деревянные подлокотники. Лицо его иссохло, будто у столетнего старика, но голубые глаза были открыты и по-прежнему смотрели в сторону дверей – Марэл не сдал бы замок теперь, но собственная магия убила его раньше, чем армия ведьмаков.
Тогда Атэ стало тошно. Он встречал этого юношу. Он видел его на балах. Пару раз Атэ даже беседовал с ним. Он бы преувеличил, если бы сказал, что хорошо его знал. Но он помнил рыжие пряди, разметавшиеся по хрупким плечам, и улыбку на скуластом лице, похожую на проблеск пламени в ночной тьме.
А теперь он был мёртв… Ничего неожиданного. Марэл мог быть прав или виноват, но он никогда не сдавался. И он умер непобеждённым.
Αтэ помнил, как схватил с одной из тумб бутылку и приложился к горлышку, не думая о том, что это вино могло стать последним спасением Марэла от плена. Он пил и пил, пока последняя капля не упала в его горло, а затем поднял глаза и увидел перед собой смеющегося Калена. В руках друга была такая же бутылка. Не допив до конца, он утёр рукавом губы и отбросил сосуд в стороңу. Затем молниеносно приблизился к Атэ и, схватив его за локти, крепко сжал.
– Мы победили, – сказал Кален чётко и ясно, но, как и теперь, Αтэ не слышал его слов. Перед глазами его всё стояло высохшее лицо старика, некогда звавшегося Рубином Атоллы.
***
Атэ с трудом вырвал сознание из когтей воспоминаний. Вечер стремительно растерял всю свою прелесть. Он медленно, стараясь преодолеть дрожь в непослушных пальцах, поставил бокал на стол.
– … тогда была жизнь, Атэ. Тогда мы знали, за что сражаемся.
Ρасфокусированным взглядом Атэ посмотрел на старого друга.
Он знал Калена с юности. Едва добился назначения в самый великолепный из ведьмачьих отрядов – отряд Огненных фениксов. Атэ никогда не испытывал проблем в общении с людьми. Так же и здесь он легко завоевал внимание однополчан.
Кален был другим. Всегда один. Всегда молчалив. Теперь, вспоминая давно прошедшие годы, Атэ подумывал, что это его и привлекло.
Четыре года длилась война. Четыре года плечом к плечу, бок о бок.
Теперь Атэ смотрел в карие глаза на лицо молодого мужчины, выглядевшего на сорок лет и думал – так же изменился он сам?
Дело было не в возрасте. К этому неприятному последствию иты Атаниэль Кроу давно привык. Дело было в том, что в этих глазах поселился мрак. Мрак, который они с таким трудом пытались изгнать из сердец своих врагов.
Похоже, тот говорил уже довольно долго – он так же не нуждался в слушателе, как Атэ – в рассказчике. Οпустив руку ниже подлокотника кресла так, чтобы Кален не мог видеть сжатый кулак, Атэ впился острыми ногтями в ладонь.
«Я клинок бесцветного света, – прошептал он мантру, с которой начинал каждый новый день, – моё тело – орудие света. Мой голос – голос света. Мой разум – гарда клинка».
В голове слегка прояснилось, и Атэ снова посмотрел на Калена. Он мог бы назвать то, что происходило с ним, боевым трансом, но транс этот предназначался не для сражения. Сейчас он не был ветераном войны с отступниками и не был другом Калена, он был лишь функцией, щупальцем тайной полиции, проникшим в сердце, неверное Совету Магистров. В каждом слове собеседника он видел правду и ложь, сомнение и пристрастие. Замечал каждую деталь. Отвечал то, что хотели от него слышать.
– Да, Кален, – сказал он, и лишь лёгкая певучесть в голосе могла выдать стороннему наблюдателю его состояние. Но он не боялся быть раскрытым – его голос сам по себе стал орудием гипноза. – Война –
