С доносительством у нас и в самом деле порядок: как же не доносить, ежели служба велит?! Свои же и донесут! Хотя о чем, собственно, речь? Говорят, на Западе стукачество давно уже стало доблестью, а у нас все еще как бы постыдно. Другое дело негласно – приятно и, главное, полезно кое-кому нашептать на ушко…
Так в чем же дело, Арапов?
Опер по касательной наконец ловит мой взгляд и тут же уводит глаза в сторону и просительно взмахивает бровями: мол, пойдем спрячемся от греха… И сам же семенит в сторону, в боковую парковую аллею, к детской площадке, где в праздничные дни дамы определенного толка любят выпить и закусить на природе с незнакомыми мужиками. «Эй, мужчина! – в какой-то миг припоминаю я зазывное воркование одной из таких дам, плывущее от скамеечек, качелей, маленьких деревянных домиков. – Выпить не хотите? Все-таки праздник…» Надо же, сколько всего схлынуло и забылось, а это вдруг вспомнилось!..
4. Парк
– Евгений Николаевич, – Арапов смотрит на меня как бы снизу вверх, хотя не намного ниже меня ростом, и в глазах его – какая-то восточного толка тоска, какая-то обреченность – быть здесь, сейчас, со мною, а не где-нибудь у стойки бара с рюмкой водки и бутербродом в руках или на стрелке со стукачом. – Что-то затевается, не знаю достоверно что, но… Одно знаю: подлянка! Нет, я не потому, я с благодарностью… Вы меня выручили когда-то… Одним словом…
– Что вы мямлите, как вас там?.. Арапов!
Я все еще величественен, однако же запрятанная в душе каждого из нас трусость уже ухнула и завертелась во мне. Неприятное, скажу вам, ощущение – внезапно образовавшаяся воронка, пропасть внутри самого себя! Не то чтобы мне было чего бояться, и однако же человек так устроен, и так тесен мир, и законы этого мира таковы, что никто не может чувствовать себя свободным от них, а значит, не виноватым никогда и ни в чем.
– Евгений Николаевич, я взаправду не знаю! Спросили о том, об этом – информацию всякую… Как бы между делом… Но, мне кажется, вас взяли в разработку.
Арапов сглатывает, передыхая: уф, сказал, и точка! – и густые восточные брови его страдальчески приподнимаются и тянутся к переносью.
У меня же, напротив, – и я это явственно ощущаю – лицо скомкалось и оплыло мышцами книзу, так что стыдно стало и этого ничтожного Арапова, и себя самого, курирующего по службе в прокуратуре области упомянутые выше подразделения, да еще умудренного опытом и сединами. «Настоящий полковник!» – с неподдельной издевкой шпыняла меня в сложные минуты жизни жена. Такой ли уж настоящий? Хотя, не в оправдание будет сказано, многие практики сыска и досудебного следствия сходятся во мнении, что легче всего на допросах «раскалываются» бывшие профессионалы – милиционеры, прокуроры, судьи, адвокаты, нотариусы. Они же «мусорят» безоглядно, то бишь на месте преступления оставляют за собой всяческие следы и наводки, прокалываются в ситуациях, где какой-нибудь среднего ума уголовник семь раз по семи поостережется.
«Что, Евгений
