КУПИ-И-И МУШМУЛЛУ-У-У! КУПИ-И-И!!!
– Убью-у-у! – не зная, кому грозит, взвыл измученный сельской идиллией горожанин и, пробуксовывая на скользком, тщательно вымытом деревянном полу, рванул на выход по направлению к сокровенному дощатому зданию, молясь всем своим атеистическим богам о нескольких секундах надежной работы сфинктера.
– МУШМУЛЛУ-У-У! КУПИ-И-И!!!
– С-с-су-у-у…
– КУПИ-И-И!!!
– Па-а-адла-а-а! Да что ты такое?
Вывалившись на дрожащих от слабости ногах из устоявшего под напором молодецкого турбонаддува заведения, Сергей дополз до крыльца и нащупал трясущейся рукой пачку сигарет, оставленную с вечера на периллах веранды. Вытащив сигарету, он клацнул Зипповской зажигалкой…
– МУШМУЛЛУ-У-У!
– Да епический городовой! – завертел головой ошалевший переселенец, пытаясь определить, что за гребаный баньши вытягивает душу из его бледного городского тела, измотанного «дуже сладким бярезкиным» и ночным кошмаром, воплотившимся в тривиальную диарею. Но горластый мерзавец, услышав его, подавился на середине вопля и, издав странное бульканье, затих. Мужчина постоял немного на крыльце, настороженно вслушиваясь и таращась в темноту, но ничего, кроме нудящих одно и то же сверчков и далекого, дерущего глотку в любовной горячке соловья, не услышал. Ноги ощущались не слишком надежными, в животе медленно затихал конфликт интересов между пищевыми объектами городского и сельского типа, а глаза упорно норовили закрыться. Шаркая и тихонько матерясь при очередном столкновении с коробками, страдалец поплелся к дивану в гостиной. Мало ли, вдруг опять застигнет новый виток внутреннего катаклизма, так что лучше быть поближе к двери. С блаженным стоном он растянулся, чувствуя себя героем старого мультика. И подушечка-то у него тут мягкая, и одеяло пушистое, и диван чудо как хорош…
– КУ-У-УПИ-И-И… – рванулось сквозь такую сладкую дрему, моментально охватившую его.
– Ах ты тварь! – взбрыкнув, Сергей грохнулся с узкого дивана и, смачно матернувшись, ломанулся на выход. – А ну выходи, сука! Прикалываться над дураком городским решил?! Я тебе сейчас, козлина, на веки вечные чувство умора ампутирую!
Проорав это, мужчина оглянулся в поисках орудия массового истребления ночных юмористов, и его кровожадный взгляд наткнулся на метлу, скромно притаившуюся в уголке. Такую самую что ни на есть настоящую, из корявых прутьев и ручкой из немного узловатого молодого древесного ствола, не то что пластиковые дешевки, продающиеся в каждом маркете для сада и огорода. Схватив и взвесив находку в руке, Никольский одобрительно хмыкнул и крутанул ее в руке, на манер киношных мастеров боевых практик, тут же чуть не врезав самому себе по носу. Спустившись со ступенек, он коварно и торжествующе оскалился в темноту:
– Ну, давай, смертник, подай еще голос!
И сразу же, будто только его команды и дожидался, гаденыш завел свое «Ку-у-упи-и-и», только теперь откуда-то из-за дома.
– Ах ты играть со мной
