жмурясь от боли, надрезал свою ладонь. Подмастерье кивнул Рорку, отдавая ему право первым поклясться перед высшими силами.
– Э-э, жизнью своей заверяю тебя, Авен, в том, что ни словом, ни делом не замышляю в задуманном ничего плохого в сторону Стина, сына кузнеца Ворока. Прими в знак моего правдивого слова мою кровь, – быстро оттарабанил сын старосты и зажмурился.
– Ладонь покажи, – скомандовал Стин.
Рорк медленно разжал кулак и, приоткрыв один глаз, с интересом уставился на чистую не поврежденную порезом кожу. Он покрутил руку, рассматривая со всех сторон.
– Ты гляди-ка, и не болит! И крови нет, – пробормотал он себе под нос хмуро. Причин для радости было мало. Пусть Авен и принял клятву, что завоевало полное доверие Стина, но ведь клятвы надо придерживаться. Боги шутить не любят. Сказал «клянусь»? Нарушил слово – вынь да положь!
– Клянусь, что в нашем общем деле против приемного сына Анхора Криса я не задумываю против Рорка, сына старосты Орсика, ничего нечестного. Жизнью своей заверяю тебя, Авен в том. Прими в знак моего правдивого слова мою кровь, – размеренно нашептал подмастерье и разомкнул кулак. Пореза и крови не было. Бог Клятв принял подношение. От внезапно догнавшего понимания, что теперь нарушение клятвы будет оплачено ценой жизни, по спине Стина пробежал холодок Упомянутая в клятве жизнь легко покинет их тела в случае малейшего предательства, так же легко и незаметно, как зажили раны на ладонях…
Через час к деревенской окраине начали тихо и, по возможности, незаметно стягиваться парни, готовые почесать кулаки. Какое-то время спустя Рорк смахнул холодную капельку пота со лба и скомандовал:
– Выдвигаемся!
Стин, который раньше спорил с Рорком по каждому поводу и откровенно его ненавидел, спокойно подчинился и вместе со всеми двинулся в сторону выселок. Если это кого-то и удивило, то не сильно. От Стина слегка попахивало хмельным напитком, и многие решили, что подмастерье просто не хочет портить себе настроение. Но только сын кузнеца знал, для чего он выпил и почему прячет дрожащие руки от чужих глаз. Впрочем, ушли они недалеко.
За первым же поворотом, скрывающим крайние дома Высоких Холмов за жидкими зарослями молодых деревьев, посреди дороги стоял ребенок. Это был худощавый мальчик, лет девяти на вид. Его длинные, соломенного цвета, волосы были стянуты ярко-синей лентой, образуя неряшливый конский хвост. Глаза прятались за длинной челкой, а сгущающиеся сумерки не смогли спрятать ярких мелких веснушек, щедрой россыпью покрывавших его бледные скулы. Мальчишка кутался в черный, явно с чужого плеча, потертый плащ длиной до самых пят и ковырялся в пыли дороги суковатой палкой.
– Ты кто такой, малец? – выдвинулся вперед Нэйлин с вопросами, но не сделал и пары шагов, как словно наткнулся на стену из хрипловатого каркающего смеха, услышав который вся толпа замерла.
Сомнительно было, что так может смеяться ребенок, однако звук исходил именно от него. Стину он очень сильно напомнил скрежет инструмента
