туда приезжали студенты для летней работы. С него потребовали внести деньги на содержание дачи. Он выполнил и это требование.
После февральских дней мне пришлось только один раз повидать Репина. Старая Академия художеств доживала свои дни. Находившаяся под управлением двора и от него получавшая средства, она теперь потеряла свою опору и искала поддержку в художественных группировках. Для решения вопросов по искусству созывались собрания представителей от всех художественных обществ. При мне было такое собрание в академии, на него приехал Репин.
Его избрали почетным председателем, а В. Маковского – товарищем его. На собрание явился и делегат от левого течения в искусстве – выставки «Треугольник»[24]. Хотя он и не имел пригласительного билета, он был допущен к заседанию.
Не помню вопросов, которые обсуждались на этом собрании, но впечатление от него было, как от чего-то никчемного, не имеющего ни силы, ни значения в переживаемый момент. Попросил слова и делегат «Треугольника», с волосами, напущенными на виски.
Раздались голоса, чтобы ему не разрешали говорить, но Маковский с иронической улыбкой ответил: «Отчего же? И он, возможно, скажет что-либо умное». А Репин добавил: «Пожалуйста, пусть говорят теперь все!» И все время, пока говорил делегат, улыбался загадочно.
Надо отдать справедливость, представитель «Треугольника» умело и ярко выразил свою позицию по отношению к академии, очертив ее недостатки и консерватизм. В его лице была представлена та часть художественных кругов, которую академия не подпускала к себе и на далекое расстояние и которая, не веря в ее непогрешимость, вбежала наконец в святилище искусства, опрокинула троны жрецов и, прикурив папироски от священного жертвенника, потребовала и себе места в общем храме.
Против этого требования никто уже не мог возражать, а члены академии и профессора почувствовали, что бразды правления им скоро придется передать в другие руки.
Собрание закрылось. На улице прощаюсь с Репиным.
– Уезжаете в Москву? – спрашивает он. – И прекрасно, в самое сердце! А я, – добавил он, садясь на извозчика и закутываясь в шубу, – к холодным финским берегам, к своим пенатам… Прощайте!
И несколько раз грустно покивал головой.
Больше я его не видел.
Я догнал группу профессоров Академии, медленно шедших по 4-й линии. «Да-с, батеньки мои, – говорил Маковский, – надо и честь знать: пожили, свое сделали, а там пусть и другие что-либо скажут».
Рядом шел в глубоком раздумье, заложив руки за спину, высокий Дубовской.
В 1923 году носились слухи, что Репин умер, и только в 1925 году я узнал от товарищей, что это неверно, что он еще жив. Обрадовавшись такому известию, пишу ему привет и получаю от него письмо.
В письмах обрисовывалась жизнь Репина, его постепенное увядание, и видно было, как то малое, что жило в этом великом человеке, стало, подобно зловредному микробу, размножаться, заполнять весь организм, пока не повергло его в прах.
Беру выдержки из его писем по годам.
«Треугольник» – объединение художников-футуристов.
