style="font-size:15px;"> – Так точно.
Я вышел на улицу и посмотрел на солнышко.
Сел, покусывая губы, в машину.
Граф привычно скосился на меня, не выдавая любопытства, но уже любопытствуя.
Тем временем я не столько думал, сколько спрашивал сам себя: это со мной? это уже где-то было? а где?
Батальон наш расположился в дачном посёлке Донбасс, метров за пятьсот от Пантёхи. До украинских позиций был километр с гаком.
Мы прокопали вокруг посёлка, на расстоянии двухсот-трёхсот метров, несколько линий обороны, и тем самым сократили расстояние до нашего несчастного неприятеля.
Сами расположились прямо в домиках: смешных теремках и покосившихся коробках летнего типа.
Из местных на весь дачный посёлок оставалось немногим более десятка гражданских: в основном старики.
Плюс мы – рота сепаратистов, разведка, миномётчики, повара, прочие.
Другая рота батальона сидела на располаге в Донецке, стерегла Швейка, патрулировала район, охраняла городскую вышку связи, которую несколько раз пытались подорвать специально подосланные люди.
Роты сменялись.
Третья рота просматривалась пока только в перспективе.
Очередь желающих устроиться в наш батальон была ещё в два батальона длиной, – со всей большой северной страны писали, как под копирку: «Возьмите к себе служить, люди добрые, жена совсем заколебала», – не без мстительного чувства, я никого не брал: заколебала – мирись.
Причины, однако, были другие: нам не давали расширяться. В полку на батальон наш смотрели косо.
Командир моего полка встречался с Главой при самых лучших раскладах раз в месяц, а меня вызывали постоянно: обсудить всякие новости, почудачить на передке, прокатиться по республике, выгулять почётных гостей – кто-то ж должен был общаться с французскими депутатами, российскими политологами, американскими артистами; тем более что каждый третий из них вкрадчиво спрашивал по приезду: «А правда, что у вас служит здесь солдатом русский писатель?» – «Не солдатом, а офицером… Казак, набери Захара, где он, пусть приедет…»
Комполка за два года даже не пытался что-то мне приказать – по одной должности, в качестве замкомбата, я был его подчинённым, но как советник Главы – уже нет; кому такое понравится. Батальон наш жил в своей располаге, стоял на отдельных позициях и, в сущности, подчинялся Главе напрямую.
Операции, которые комбату, начштаба или мне приходили в голову, – мы ни с кем не согласовывали.
Если операция была палевной (а все операции были палевные, потому что действовали своеобразные – не-мира-не-войны – международные соглашения, позволявшие в ежедневном режиме убивать, но не позволявшие наступать или убивать за раз слишком много, тем более из тяжёлого вооружения), – я говорил: ничего, сделаем, как задумали, а перед Главой прикрою. Хорошо получится, он похвалит. Плохо – призна́ю, что виноваты; но потом скажу, что нас оболгали.
Сегодня
