того как я выслушал тебя теперь, мне приходит на ум сказать самому себе нечто в таком роде: «Какому же доказательству нам еще верить? Как убедительно было то, что сказал Сократ, а теперь оно перестало заслуживать доверия». Это рассуждение, что наша душа есть гармония, удивительно пленяет меня и теперь, как и прежде, и заставляет меня вспомнить, что и я сам разделял такое же мнение. И я снова, как и в начале, ощущаю потребность в каком-то доказательстве, которое убедило бы меня в том, что душа умирающего не умирает вместе с ним. Итак, ради Зевса, расскажи мне, как Сократ довел до конца все рассуждение. Неужели и он, подобно вам, как ты говоришь, чувствовал себя подавленным, или же нет, но твердо пошел на помощь рассуждению? Помог ли он ему в достаточной мере, или не в достаточной? Расскажи нам обо всем как можно обстоятельнее!
Федон. Сказать правду, Эхекрат, я часто удивлялся Сократу, но никогда раньше не приходил от него в такое восхищение, как тогда. В том, что он нашелся, что сказать, ничего странного, пожалуй, нет. Но меня особенно удивило прежде всего то, как ласково, как благожелательно, с какою любовью отнесся он к рассуждениям обоих юношей, затем как тонко он заметил, какое впечатление произвели на нас их речи, наконец, как великолепно он излечил нас [от нашего смущения] и как сумел нас, словно обратившееся в бегство побежденное войско, воспламенить и направить на то, чтобы мы со вниманием и участием следили за дальнейшею беседою.
Эхекрат. Как он этого достиг?
Федон. Я расскажу тебе об этом. Я сидел по правую руку от него, около его ложа, на скамеечке. Сократ сидел гораздо выше меня. Гладя меня по голове и ероша мои волосы на затылке – он иногда и раньше имел привычку играть моими волосами, – Сократ сказал:
– Завтра, Федон, пожалуй, ты острижешь свои прекрасные волосы?
– Вероятно, да, Сократ, – ответил я.
– Нет, не острижешь, если послушаешься меня.
– Как так? – спросил я.
– Еще сегодня, – сказал Сократ, – и я остригу свои волосы, и ты должен будешь остричь свои, если беседа наша прервется и мы не в состоянии окажемся ее воскресить. И я, если бы был тобою и если бы нить беседы от меня ускользнула, поклялся бы, наподобие аргосцев, отпустить волосы только тогда, когда одержу победу над доводами Симмия и Кебета.
– Да, – сказал я, – но есть поговорка: с двумя и Геракл не справится.
– Ну, – заметил Сократ, – так пригласи меня на помощь, словно твоего Иолая, пока еще светло.
– Хорошо, – сказал я, – я зову тебя на помощь, но не как Геракл, а как Иолай – Геракла.
39
– Это безразлично, – сказал Сократ. – Но прежде всего примем меры предосторожности, чтобы с нами чего-нибудь не приключилось.
– А что может приключиться? – спросил я.
– Как бы, – продолжал Сократ, – нам не стать «мизологами», наподобие того, как бывают «мизантропы». Нет большего
