Много умных слов знаешь… Костромские мы. Такому не обучены. Не ответил ты мне, зачем экипаж мой тут полёг. Остаюсь я. Моё имя – «Язон».
Весь путь до Александровской батареи подпоручик Толстой проделал молча. У него не было ответа на простой вопрос мичмана Сухомлина. Он не понимал, почему костромской мужик, волей случая и рекрутёров ставший военным моряком, этим самым вопросом вогнал его в ступор и заставил чувствовать себя виноватым за это поражение. А главное, чем терзался подпоручик – это понимание бессмысленности всех этих жертв. Почти год. Войско на войско. Батальон на батальон. Батарея на батарею. Действительно, зачем?
«Каждый день убирать из войска по одному солдату. Ведь это во власти главнокомандующих… Настанет день, когда на поле боя останутся двое. И сколько жизней можно было спасти…» – спускаясь к морю, граф искал для себя правду, которая располагалась где-то между долгом и человеколюбием.
– Поберегись! – шальной всадник, скорее всего – гонец из штаба зачем-то прорывался против потока отступающих по мосту войск на Южную сторону. По всей видимости, оставались ещё какие-то приказы, не доставленные на линию обороны.
Связанные между собой плоты, заякорённые в одну линию, приказал установить между Константиновской и Александровской батареями генерал-лейтенант Бухмейер. За пару недель до отступления понтонный мост длиной 450 саженей[5] через Большую бухту связал Северную и Южные стороны. Со стороны моря вдоль моста были затоплены в ряд корабли Черноморского флота. Бухта надёжно была закрыта от вторжения флота интервентов, но всё же, находилась в пределах досягаемости их корабельных пушек. Константиновская батарея, державшая пол прицелом рейд Севастополя, огрызаясь пушечным огнём, отгоняла флот союзников, но редкие ядра всё же до переправы долетали.
«Откуда они???» – удивлённо подумал подпоручик, отвлёкшись от своих тяжких мыслей и обратив внимание на гражданских, сбившихся в кучу вместе со своими повозками и скудными пожитками возле входа на переправу. Дородного вида баба с повязанным на голове красным платком зычным голосом орала на часового, стоявшего на входе в мост. Солдатик с ружьём ничего не мог противопоставить женщине, за спиной которой стояли несколько мужичков в потрёпанных картузах. На первый взгляд невозможно было определить, чья это жена – они одновременно кивали головами в такт её эмоциональным взрывам, а часовой только растерянно оправдывался, мол, приказ и он не может ослушаться офицера.
«Зови своего офицера!» – надрывалась женщина, набрав своей большой грудью как можно больше воздуха.
Над переправой, на холмах южной стороны раздались подряд два мощнейших взрыва. Место их определить можно было только по зареву, осветившему акваторию бухты. Наверное, пороховые погреба были единственными уцелевшими строениями на этой части города, и то, благодаря своей скрытости от огня противника. Больше ни одного целого дома там не осталось, тем более неестественным выглядело появление мирных жителей среди
Сажень = 2,16 м. 450 саженей = 972 м.
