Ольги Грибановой
Мир велик, красив, многообразен и многосоставен. Каждая его часть столь же неповторима и сложна, как и целое, и это значит, человеку, а особенно поэту, нужно быть как можно осторожнее, чтобы не нарушить особое равновесие жизни.
Лирическая героиня Ольги Грибановой в совершенстве овладела искусством идти по жизни шагом, никого и ничего не повреждая, лишь замечая и перетворяя в стихи.
Я хочу рассказать о дороге,
Что петляет от самых дверей…
Так давно месят пыль мои ноги,
Что уже не пугают зверей.
Так начинается одно из стихотворений Ольги Грибановой.
Действительно, звери и вообще нечеловеческие создания – это полноправные персонажи ее поэзии. Таинственный черный кот и могучий леопард, верный пес-поводырь, журавль и синица, парадоксальным образом одинаково недоступные – много их в стихах Грибановой. А иногда благодаря силе поэтического дарования происходит удивительное превращение:
И пусть ворона, громко, хрипло каркнув,
Расправит два замызганных крыла
И превратится в дивную Жар-Птицу,
Что в клетке золотой сто лет назад жила.
Пусть это длится недолго, но все же чудо поэтического творчества способно подарить малую толику счастья в этом недобром и тревожном мире. Однако для поэта – именно потому, что ему выпало жить в мире, где каждый день «страшный, чудный, тихий, трудный», нужно уметь не только не устрашить других, но и самому не бояться. Этим нелегким искусством вполне владеет Ольга Грибанова. Одно из ее стихотворений – пример особой поэтической смелости. С одной стороны, оно написано терцинами – одной из самых сложных форм, прибегнуть к которой для любого поэта – своеобразный вызов самому себе. Грибанова блестяще справляется со своей задачей. При этом она бросает вызов и культуре: терцины в нашем сознании неразрывно связаны с «Божественной комедией» и обычно используются с той или иной оглядкой на нее. Однако в стихотворении Грибановой нет и намека на Данте.
Так же, как и автор, отважна его лирическая героиня.
Я иду мимо сумрачных башен
И веселых лесных ручейков.
Дождь и снег мне давно уж не страшен,
И не вижу я в мире врагов.
Но свет и кротость души лирической героини порой оборачиваются против нее – и против ее мира. Не видя врагов, не ведая зла, можно по горькой случайности его сотворить. И тогда охватит уже не страх, а «смертельный ужас».
Но человек не одинок в недобром мире. Есть и Бог. Может быть, в трактовке поэта Он не похож на привычный нам образ, но все равно отзывается на боль человека и подает ему Свою помощь. А это значит, что человеку и вовсе нечего бояться и можно по-прежнему идти сквозь жизнь, «и глаз счастливый блеск, и крики боли» принимая с одинаковым бесстрашием.
Слово
Черны лучи твои, светило!
Ты ими землю остудило,
Которую снега сожгли.
Неслышна речь твоя, гроза,
И оглушительна слеза,
Упавшая с ресниц вдали.
Над пропастью на паутинке
Повисло
