не хотел их замечать.
Ее внезапные уходы. В пятницу вечером Георг возвращался из Марселя домой, она встречала его в веселом настроении, в предвкушении уик-энда. Они отправлялись в «Старые времена», болтали весь вечер с Жераром и Катрин, валялись все утро в постели, потом Георгу нужно было садиться за перевод. Ночью или к утру воскресенья он выполнял свою норму, они завтракали и шли гулять среди виноградников, плантаций помидоров и дынь или по лесу на склоне Люберона. Вернувшись домой, они устраивались в постели с чаем или шампанским. Это стало их обычным жизненным ритмом в выходные дни. И почти каждый раз в четыре или пять утра Франсуаза уходила.
– Мне надо идти.
– Что?.. Как – идти?
В первый раз, когда она встала вот так и потянулась за трусиками, Георг был совершенно ошарашен. Он попытался удержать ее, уговорить остаться, но она явно не собиралась менять свое решение. Тогда он тоже попытался встать и одеться. Она, уже в юбке и блузке, присела на край кровати.
– Ну зачем тебе вставать, милый? Поспи еще. – Она укрыла его и поцеловала. – Мне просто нужно немного времени для своих личных дел. Я съезжу к себе, хоть немного приберусь в квартире, а то я ее совсем запустила; позвоню маме с папой, а завтра, когда ты приедешь из Марселя, я уже буду ждать тебя здесь.
Может быть, Георг постепенно и смирился бы с этим, если бы она, скажем, заявила: «Воскресный вечер мне нужен для моих личных дел». Но у нее все было сложнее: то ей просто нужно было «побыть одной», то на нее сваливалась какая-то срочная работа, которую она должна была выполнить или отвезти Булнакову, то какой-то важный звонок, причем звонить должны были ей домой. Изредка такое случалось и в рабочие дни. Она могла неожиданно уйти после ужина или даже посреди ночи. Георг каждый раз пытался ее удержать настойчивыми расспросами, ласковой насмешкой или угрозой обидеться. И каждый раз натыкался на жесткое сопротивление. И независимо от формы этого сопротивления – нежность, злость или отчаяние – она неизменно уходила. Вначале Георг и в самом деле оставался лежать. Но за окном обычно уже брезжил рассвет, и эта почти нереальная красота раннего утра в одиночестве, без нее, с ее запахом в постели, причиняла ему боль. Поэтому он одевался, провожал ее вниз и стоял у калитки, пока ее машина не исчезала из виду.
Однажды он заехал за ней в пятницу вечером на работу, и поскольку она оказалась у него без машины, то в воскресенье ей пришлось просить его отвезти ее домой. Пользуясь ситуацией, он все тянул время – «сейчас, сейчас!», – и в конце концов они еще раз занялись сексом. Франсуаза хотела сделать все побыстрее. Но он не торопился, постепенно распалял ее своими ласками, и ей стало так хорошо, что она уже сама не могла остановиться. Наконец она взмолилась: «Иди сюда! Скорее!» Не потому, что хотела скорее освободиться, а потому, что уже не могла больше терпеть. И когда он вошел в нее, она кричала от наслаждения. Потом, по дороге к ее квартире, она прижималась к Георгу, говорила ему тысячу разных ласковых слов, но в то же время поторапливала его:
– О боже, я точно опоздаю! Черт, приспичило
