Ни потолочная, ни еще какая-нибудь лампа не горела, и его бледная после тюрьмы кожа казалась почти белой.
– Мама? Ты не спишь?
Мертвец. Вот что она подумала. Именно так выглядел бы сын, если бы кровь перестала циркулировать в его тридцатиоднолетнем теле.
– Нет еще. Сейчас всего двенадцать.
Фермерский сыр. И копченая корейка. Обе десертные тарелки стоят на плите.
– Где у тебя хлеб?
Бритт-Мари вытащила из шкафчика плетеную корзинку с треугольными хлебцами.
– Где был? Куда-то ездил?
– Отмечать, хочешь сказать?
Она кивнула. Сын пожал плечами.
– Нет, мама. Я не ездил отмечать.
– А что ты тогда делал?
– Ничего особенного.
Сырный нож затупился, пластинки легли мятыми кучками, он растянул их к углам хлебца.
– В основном катался. Получал удовольствие от того, что могу делать это.
Лео отрезал толстый кусок корейки, положил на очередной хлебец.
– Так что, мама, не беспокойся.
Бритт-Мари смотрела на его белую кожу, выглядевшую теперь почти голубой. Ей хотелось бы испытать облегчение, но его слова такого облегчения не принесли. И она медлила перед ним, стоя в ночной рубашке, волосы заплетены в косу, чтобы не спутались ночью, пол холодит босые ноги.
Она казалась маленькой, но стояла уверенно, прочно.
– Что ты задумал, Лео?
Как напротив Ивана.
– Не втягивай своих братьев.
И потянулась к нему, погладила тыльной стороной ладони его небритую щеку.
Лео прислушивался. Шаги босых ног донеслись уже из темной прихожей.
Материнское прикосновение, всегда такое мягкое.
Но теперь, ладонь на щеке – почти неприятно.
Два бутерброда, два стакана апельсинового сока. Потом – гостевая комната. Разложенный диван-кровать, свежие простыни. На один из кухонных стульев она поставила лампу для чтения, положила с ней рядом новую зубную щетку, чистые трусы, чистые носки.
Его дом в первую неделю после освобождения. Скоро ему предложат место во временном жилище под названием «Клен» – комнату в десять квадратных метров, коридорная система, в соседях – такие же, как он, вышедшие из тюрем и реабилитационных клиник.
Он не станет там жить.
Ведь он направляется в другое место. И должен сделать именно то, чего она только что просила не делать.
У меня нет выбора, мама.
Видишь ли, мама, Яри надо заменить – либо Феликсом, либо Винсентом.
А потом, мама, тебе опять придется беспокоиться из-за меня.
Потому что оружие, которое держал Яри, теперь в руках полиции. И завтра об этом доложат легавому Бронксу, мама. И в обед, а может, попозже, он явится сюда, в твой дом, и заберет меня.
Элиса осторожно приоткрыла глаза – сначала один, потом второй.
Край стола.
