и дал Софе. – Я знаю, что сейчас не время, но возьмите мой телефон. В любое время дня и ночи звоните, я всегда помогу! Вам нужна будет помощь, поверьте мне! Извините еще раз, что докучаю вам в такой момент, – и ушел.
Софа, естественно, не обратила внимания на этого человека, да и Натан вспомнил о нем лишь спустя пять лет.
В одиннадцать вечера зазвонил телефон. Софа взяла трубку. Через две секунды она выронила ее из рук и сказала то, что перевернуло жизнь многих людей:
– Умер…
Натан закричал:
– Не-е-ет! Папочка… – он подбежал к маме.
Софа без сил села на диван. Натан обнял ее.
– Мамочка… Пожалуйста, только держись! Мамочка…
Она плакала и тоже его обнимала:
– Что же мы будем делать, сынок? Одни…
– Не переживай, мамочка, я вас с Анжелой не дам в обиду! Я пойду работать!
В квартире стоял плач. Бабушка, ее звали Эстер, уже вовсю кричала, била себя по лицу и рвала на себе волосы. Натан сильно переживал за мать. Бабушка постоянно давила на нее, к тому же прилетели две старшие сестры отца, которые тоже не жаловали невестку. Натан понимал, что от матери отходить нельзя, если вдруг что, он в обиду ее не даст.
Ночь была просто адская, никто не спал. Все куда-то уезжали, приезжали, звонили. Брат отца, дядя Володя, так и не появился, причем Натан его больше никогда не видел. Хищник боялся, что и его постигнет та же участь, что и Адама, поэтому уехал в Израиль. Тетя Бэлла с мужем, двоюродным братом отца, только с другой стороны, то же не появились. В следующий раз Натан их увидел лишь через два года. Они просто испугались прийти ночью к Натану. Когда мальчик понял это, ему стало тошно и противно от трусости и низости людей.
Утром через депутатский зал аэропорта «Внуково» повезли тело отца. Специальным чартерным рейсом летели еще человек тридцать, включая Натана, его маму, бабушку и приближенных Адама. У иудеев, как и у мусульман, хоронить принято сразу, до захода солнца. Но если необходимо перевезти тело, можно задержаться максимум на три дня.
От аэропорта в Махачкале сто километров до Дербента ехали кортежем. Когда подъехали к дому, у Натана потемнело в глазах от увиденного. Ворота их частного дома были распахнуты, большой двор весь был застелен коврами, на которых сидели женщины всех возрастов в платках. Их там было не меньше сотни, и почти все они плакали, причитали на горско-еврейском и выли, а сестры отца, его тетки, и некоторые другие близкие орали диким криком и рвали на себе волосы. Это было кошмарное зрелище. Натан рос в Москве и никогда не видел такого. Он искал глазами сестру, но не мог найти ее. Вдоль всей улицы стояли лавки, на них тихо сидели мужчины. Головы у них тоже были покрыты. Кто в плоской широкой кепке, кто в папахе, кто просто положил платок на голову.
Дальше все происходило как в страшном сне. Плач, крики, похороны. Народу было столько, что улицы перекрыли, и машины не могли проехать. Дербентская еврейская община
