, Мареева.
Любопытно, что за внешней игривостью этой вещи кроются серьёзные проблемы: тут и всеобщая безличность общения «не вживую», и одиночество в сети, которое с каждым годом всё больше гиперболизируется, и человеческие грани общения, переход через которые разрушителен. На достаточно бытовом, исходно не романическом материале, Матвеев выстраивает особые отношения героев, побуждает читателя видеть в них лучшее, и это приподнимает его прозу над обычной беллетристикой на значительный уровень.
За первой новеллой следует большой цикл «Дурманящие запахи острова», давший название всей книге. Здесь появляется второй герой, давний друг Мареева Александр Обабко. Из этой сюжетной пары, из сочетания их темпераментов автор извлекает максимум сюжетных и композиционных дивидендов. Взрывной, чуть наивный темперамент Обабко, его незлобивость дополняют серьёзный романтизм Мареева. И в их бытование на благословенном Кипре, любимом месте Матвеева для размещения героев и героинь, столько светлого, мудрого, чистого, что тянет попасть в их компанию, поучаствовать в их разговорах. Здесь Матвеев показывает себя убеждённым позитивистом: о каких бы тяжёлых вещах он ни повествовал, тёмные стороны человеческой натуры он ретуширует, не даёт им проявиться на страницах, тем самым выражает надежду, что они будут как можно реже проявляться в жизни.
Внутри этого цикла есть очень пронзительная история о первой любви Мареева, написано настолько тонко и целомудренно, что остаётся в памяти надолго. Равно как образ Мишки, друга юности Мареева, врезается память, хоть сам рассказчик не выделяет его как-то особо. Вся эта пронзительность, весь этот эффект сопереживания рождаются не за счёт спецэффектов, не в силу некоего эмоционального нагнетания, а благодаря точному знанию и безупречному, с художественной точки зрения, показу жизни, где есть всё, и это всё остаётся в памяти людской, и это всё формирует нас и учит нас подлинному чувствованию.
Цикл «Такие разные и такие одинаковые» продолжает серию портретов матвеевских персонажей. Стоит отметить, что все герои книги – люди простые, но при этом примечательные вследствие авторского зрения. Он их творец, он преображает их жизни на своих страницах, подсвечивает их тёплыми лучами гуманистического отношения к человеку.
Матвеев – прирождённый рассказчик, поскольку ситуации, в которые попадают его герои, отобраны с большой тщательностью. И не имеет значения, сколько здесь вымысла, сколько правды. Всё это воспринимаешь – как происходившее на твоих глазах, а выступающий рассказчиком Мареев видится давно знакомым человеком.
Постепенно в повествование входит Вена. Видно, что этот город так впечатлил автора, что ему не терпится провести через него героев. Здесь как раз вступает в дело тот этнографический шик, о котором я писал в самом начале. Город, его антураж, его архитектурные артефакты участвуют в действии не меньше, чем живые люди. И это создаёт не только нужный объём текста, но и щемящую достоверность. «Покидаю Ботанический сад через боковую калитку, прозаическую, без вензелей и плетёных решёток. Поражаюсь красоте! Великолепный верхний дворец комплекса Бельведер! Внизу нижний дворец, а за ним городские здания, дальше – предгорье Альп. Вид, от которого дух и всё, что ни есть в душе, захватывает! Красота купается в скромном свечении осеннего солнца. По комплексу бродят слегка обалдевшие туристы, прибывшие чуть ли не со всего мира. Что с ними случается, когда они попадают внутрь верхнего дворца, где собраны картины Густава Климта, Эгона Шиле, Оскара Кокошки?»
Если говорить в целом о творческом методе Матвеева, то необходимо выделить несколько художественных обстоятельств. Во-первых, он всегда следует достоверности, никогда не заставляя героев делать то, что нужно ему по сюжету, а ищет возможность убедительно замотивировать их поступки. Во-вторых, найденная им интонация неприхотливого рассказа от книги к книге укрепляется как художественно целостная субстанция. Причём в этой интонации он находит всё новые и новые синтаксические богатства. В-третьих, Матвеев из своей творческой вселенной намеренно исключает планеты зла. И это придаёт его прозе особый тон: если бы он был художник, на его картинах всегда бы находилось место солнцу.
И, в-четвёртых, он великолепно владеет искусством формы. То, как он из случайных, казалось бы, зарисовок создаёт цельные циклы, свидетельствует об уровне мастерства лучше всего прочего.
Максим Замшев
Тихие Раздумья…
Рассказы
Этот дом сумасшедших – фейсбук
Под утро Мареев, почувствовав какую-то тревогу, внезапно проснулся. Пять часов! Скоро-скоро птицы запоют, улица наполнится звуками машин, голосами кипрских мужчин, громких и экспрессивных. Хорошо! Пока ещё ни шума, ни завывания ветра. Из окна – море тихое, на рейде Лимассольского порта – суда в ожидании швартовки к причалу, на горизонте несколько рыбацких шхун. Пляж необычно пуст, туристы спят; а бывало, некоторые чудаки в это время уже выходили
