правилам: никогда не спорить с женщинами, никогда не стараться их понять и никогда не стараться быть понятым ими. Это работало.
***
Беременность в целом не причиняла Норе особых хлопот, вот только внешне она заметно подурнела. Лицо ее, и раньше не слишком изящно очерченное, расплылось так, что по утрам она с ужасом не находила линии губ, которые плавно перетекали в лицо. Зато под обоими глазами отчетливо проявились пигментные кляксы, словно два острова с замысловатой и четко очерченной береговой линией. По вечерам Нора усердно выжигала их всевозможными кислотами – лимоном и отбеливающими кремами – но каждое утро острова снова были на своих местах. Живот, тем не менее, был довольно аккуратным, и только к концу восьмого месяца Нора разглядела на обоих боках перламутровые проблески растяжек. По вечерам, после работы она с удовольствием вытягивала слегка отекшие ноги на диване и с блаженной благодарностью позволяла матушке сделать себе массаж.
В положенный срок она подписала в заводоуправлении все необходимые для декретного отпуска бумаги и под разноголосый шепот коллег с облегчением и радостью освободила свой рабочий стол от личных вещей. Оставшееся до родов время Нора посвятила убранству новой детской. Кабинет отца, который так и остался нетронутым, было единогласно решено переделать в детскую. Решение, которое было принято матерью и дочкой жарко и быстро, сильно поколебалось, когда пришло время собственно уборки кабинета. Комната будто застыла во времени и выглядела так, словно отец просто вышел и вот-вот вернется, нацепит на нос любимые очки и снова углубится в чтение. Когда в назначенный день Инесса Иосифовна и Нора решительно зашли в кабинет с твердым намерением крушить и строить, они тут же оробели, решимость испарилась моментально, и обе тихо присели на кожаный диван. Куда девать все эти папины вещи? Как быть с книгами, с бумагами, со всеми предметами, которые все вместе и каждый в отдельности являлись не только памятью, но неким образом Георгия Ильича? Первой опомнилась Инесса Иосифовна.
– Жить нужно не для мертвых, – тихо, но твердо сказала она не то дочери, не то самой себе. – Жить нужно для живых.
И с этими словами мягко, но категорично начала собирать бумаги, живописно разбросанные по столу, в стопку. К вечеру они увязали и разложили по коробкам не поместившиеся в стенку в гостиной книги. Коробку с личными вещами, которую увенчали три пары дальнозорких очков, задвинули на антресоли. Громоздкий письменный стол переехал в комнату Норы, а ее стол, легкий и современный, уже приготовился отправиться во вновь открытую детскую. А вот с диваном и старомодным книжным шкафом пришлось расстаться, места им не нашлось нигде, и на следующее утро три молчаливых грузчика из комиссионного магазина увезли их на новеньком японском грузовичке. Через пару недель Нора с матерью, уставшие, но довольные, придирчиво осмотрели плод своих трудов. После ремонта комната получилась немного строгой, но
