он несколько раз дёрнулся и через мгновение скончался.
Я закрыл его глаза и накрыл тело шинелью. После его исповеди я находился в шоковом состоянии. С одной стороны, это был близкий для меня человек, с другой, это был враг, предатель, диверсант, а сейчас шла война, и все мои сантименты были неуместны. Единственное, что я посчитал уместным сделать в данной ситуации, это прочитать заупокойную молитву о рабе Божьим, Воронцове Павле Михайловиче.
Закончив молитву, я повернулся к загипнотизированным близнецам и Булькину. В комнате стало почти темно, но мне не хотелось вставать и идти искать свечи или керосинку, чтобы осветить помещение. Прикоснувшись к Булькину, я вывел его на речевой диалог. Если бы кто-то сейчас посмотрел на нас со стороны, то он ни за чтобы не догадался, что один из нас находится в гипнотическом трансе.
Мне удалось выяснить, что он «работает» не в одиночку, что у него есть доверенный круг уголовников, которые осуществляют обмен ценностей на продовольствие. Запас продовольствия образовался за счёт довоенных грабежей товарных вагонов. К моему большому сожалению, к этому был причастен и я, когда был в банде Серого. На мой вопрос об убийстве в квартире академика Климова Булькин высказался однозначно, что это работа не его подопечных. Они воры, а настоящий вор на мокрое дело никогда не пойдёт. Но он был проинформирован своими дружками, что в их районе появились «гастролёры», которые не гнушаются ничем, в том числе и убийствами. Заправляет этой бандой баба, её кличка Балерина. Откуда она появилась, он не знает, но раньше в блатном мире баб с такой кличкой в авторитете не было. Также он рассказал, что в этой квартире он хранит исключительно ценные полотна. Остальные картины хранятся по другим адресам. Счёт их идёт на несколько десятков. Это картины Саврасова, Васнецова, Левитана, Яна Фейта, Рубенса и многих других знаменитых русских и фламандских живописцев. Узнав адреса, по которым хранятся эти сокровища, я сказал:
– Достаточно! Всем спать! Спать глубоко!
В эту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел в тёмной и холодной комнате, обдумывая различные варианты выхода из сложившейся ситуации. Ночью объявляли две воздушные тревоги, слышалась долгая и бесконечная стрельба зениток, потом под утро начался артиллерийский обстрел. Взрывы раздавались совсем близко, в районе Васильевского острова, а здесь от взрывной волны на голову сыпалась штукатурка и дребезжали стёкла. Шум и грохот стоял такой, что я уже начал думать, что мои подопечные выйдут из транса и проснутся, но Бог миловал. Конечно, можно было бы взять со стола револьвер Булькина и, сделав три выстрела, разом решить все вопросы, но моральная сторона этого поступка не позволяла мне пойти на это. Ладно если бы это было в бою, а так стрелять в безоружных, да ещё в находящихся под гипнозом людей было негуманно и не по-человечески.
Когда сквозь плотные шторы светомаскировки начали пробиваться первые лучи нового дня, у меня в голове созрел план действий.
Я
