корнета против одного-единственного косвенного позора в голень. Изловчился-таки, щенок. Ну и ладно. Идеалы недостижимы, не стоит терзать печень понапрасну.
Хотелось добраться до гостиницы, упасть в постель и провалиться в сон.
– Прочь, хамье! Лучше укажите мне дорогу в отель, и я готов буду вам заплатить…
Знакомый голос. Дребезжащий, высокий тенорок. Кажется, сейчас возьмет и начнет излагать «Повесть о доме Ривердейлов» по новой, с самого начала.
Ответом графу Ле Бреттэн послужило молодецкое ржание в три глотки.
– Проводники в столице дóроги, дедуля. Мончиков хватит? А ну, покажь!
– Вы забываетесь, сударь!
Резко прибавив шагу, Конрад возник из-за угла исключительно вовремя, словно Добрый Гений в финале трагедии Томаса Биннори «Заря». Как раз в этот момент один представитель «хамья» ухватил возмущенного графа за шиворот, а другой отвесил старику затрещину. Из уважения к преклонным годам, легкую, для острастки. Дело происходило под масляным фонарем; вся сцена предстала как на ладони. Двоих громил барон видел впервые. Третий, мелкий крысюк с ухом, распухшим до размеров оладьи, был знакомый.
Жертва стряпчего Тэрца, он лез с ножом к поясу Эрнеста Ривердейла, намереваясь срезать кошелек.
«Зря я велел отпустить мерзавца…» – задним числом попенял себе Конрад.
– Бдительный Приказ! Всем стоять! Имена, фамилии, сословия?
Если устал и неохота возиться с задержанием, кричи именно это. В грабителях сразу просыпается чувство противоречия: им – «стоять!», они – наутек. Молча и проворно. Но бойкая троица то ли растерялась, то ли дурная удаль в голову треснула. Старого графа они, правда, отпустили и теперь щурились, вглядываясь в темноту.
– Здрасьте-пожалста! – осклабился мастер затрещин, когда обер-квизитор возник в круге желтого света. – Герой-недомерок? Витязь в ослиной шкуре?!
– Эй, полурослик! – поддержал приятеля знаток чужих шиворотов. – Чеши отсюда!
А крысюк осклабился и хихикнул.
Очень хорошо, что троица не убежала. Просто очень хорошо.
Замечательно.
Две сабли с визгом покинули ножны, а ножны полетели в головы хамов. Кипя гневом, барон совершенно забыл, что под мышкой у него – не боевое оружие, а дуэльные болтушки, смирившиеся с утратой вечеринки в арсенале. Впрочем, с первым ударом обе сабли поняли, что вечеринка – так или иначе, там или здесь – удалась.
– Теофиль Стомачек, он же Гвоздила, он же Куцепердый! – радостно возопила Брюнхильда. – Ляпсус! Опозорен один раз, в область ключицы! Пиши, Овидий!
– Сыка Пайдар, он же Фрегат, он же Яцек Малява! – поддержала товарку Кримхильда. – Два позора, щека и левый бок! Овидий, чего спишь?!
В планшете, брошенном под фонарь, старательно зашуршал стилос. Отблески темного пламени пробились наружу, окутав планшет. Грабитель по кличке Гвоздила в ужасе попятился, хватаясь за грудь и ожидая, что руки
