к подъезду и вдруг:
– Папа!
Моя родная дочь, моя Лёлька бежит по двору и с ходу кидается мне на шею.
Я её целую, она меня целует, и с полминуты мы так обнимаемся, – что называется, от души. Я не могу на дочку наглядеться, а она уже отстраняется, смущённая…
– Ну, перестань, ну всё, пап…
– Что ты здесь делаешь? – говорю я. – Почему не позвонила?
Лёлька начинает укоризненно сопеть (ну, точно, как её мать), а я вижу на телефоне пять её звонков.
– Ладно, виноват, – сдаюсь я, – пошли домой, там разберёмся…
Но Лёлька стоит на месте.
– Не могу, пап, меня ждут…
Кто ждёт? Я беспокойно оглядываюсь. Только ухажёров мне ещё не хватало… Но на лавке у песочницы сидят две девчонки. Слава богу.
– Послушай, папуль, – начинает Лёлька, и я уже понимаю, о чём речь, и достаю кошелёк. – Ты что, забыл?..
Так, что я ещё упустил из виду?
– У мамы день рождения в субботу, – с нажимом говорит дочка, а я пускаюсь в доказательства того, что я всё прекрасно помню, до субботы ещё полно времени…
– Папа!.. Деньги на подарок… Что мне, у него просить?
«Он» – теперешний муж моей бывшей жены. Не могу сказать, что меня сильно огорчают натянутые отношения Лёльки и этого человека. Хотя он вроде бы приличный малый. И, кажется, добрый. Иначе бы ему не удалось ужиться с матерью моей дочери… Двум львам тесна одна берлога.
Когда я протягиваю дочке деньги, она, чистая душа, берёт не все: многовато… Но потом, забавно закатив глаза, спрашивает скороговоркой: может, ей тоже купить себе духи… или хотя новую туалетную воду?
Она чмокает меня, бежит к песочнице, и все трое направляются к арке. Я слежу за ними с томительном чувством в груди. Возле арки Лёлька оглядывается, машет мне рукой. Всё… Вот как мы теперь общаемся: раз в неделю и на бегу.
Я плетусь в подъезд. Только ступаю на свою площадку, за соседской дверью – шорох.
Чтоб ты провалился! – высказываю я пожелание. Вставляю ключ в замок, и тут за моей спиной – скрип двери. Поворачиваю ключ. За спиной – сопенье.
– Ты меня достал, Гришка, – говорю не оборачиваясь. – А если я замужнюю даму захочу привести? Ты же не даёшь мне никакой возможности держать в секрете мои шуры-муры. Ну чего ты молчишь, обормот, тебе всего лишь глаз подбили, а не язык усекли?
Что-то заставляет меня оглянуться. В дверях стоит соседская жена и глядит на меня с непонятным выражением. За её плечом видна Гришкина физиономия.
– О, господи! – говорю я и скрываюсь в своей квартире.
Я – без сил. День укатал меня так, что никакой сивке-бурке не снилось. Тем не менее, верный своей «совиной» натуре, я ещё несколько часов провожу в полусонном состоянии – у телевизора, за книжкой и вообще – просто так шатаюсь по квартире из угла в угол, думая о том, как бы сейчас хорошо было болтать с Лёлькой обо всём на свете. Но ничего не попишешь, такая у нас судьба – жить порознь, мне – мучиться, а ей – не знаю. Боюсь – она привыкла,
