мысли, что мне придется встретиться с вдовствующей государыней, рассказы о которой меня напугали».
Впрочем, опасения были напрасны.
А вскоре она сделала такую запись в своем дневнике:
«В 11 часов утра (17 апреля 1818 года. – Н.Ш.) я услыхала первый крик моего первого ребенка. Нике целовал меня… не зная еще, даровал нам Бог сына или дочь, когда матушка, подойдя к нам, сказала: “Это сын”. Счастье наше удвоилось, однако я помню, что почувствовала что-то внушительное и грустное при мысли, что это маленькое существо будет со временем императором».
Портрет великой княгини Александры Федоровны.
Художник А. Молинари
Почувствовала, а ведь это еще не было известно. Ведь наследником престола все еще был Константин Павлович.
Дочь поэта Федора Ивановича Тютчева Анна Федоровна, фрейлина цесаревны Марии Александровны, в своих воспоминаниях писала об императрице: «Император Николай I питал к своей жене, этому хрупкому, безответственному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, единственным властителем и законодателем которого он себя чувствует. Для него эта была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золоченых решеток своей клетки».
Г.И. Чулков в своей книге о Николае Павловиче отметил: «Среди серых будней единственным утешением и радостью для великого князя был “аничковский рай”, как Николай Павлович называл первые годы семейной жизни, проводимые во время пребывания его в столице в Аничковом дворце».
Что касается великого князя Николая Павловича, то, как замечал историк Вигель: «Русские люди еще мало знали его; едва вышел из отрочества, два года провел он в походах заграницей, в третьем – проскакал он всю Европу и Россию, и, воротясь, начал командовать Измайловским полком. Он был необщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в правильных чертах его бледного белого лица была видна какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Тучи, которые в первой молодости облекли чело его, были как будто преддверием всех напастей, которые посетят Россию во дни его правления. Не при нем они накопились, не он навлек их на Россию, но природа и люди при нем ополчились. Ужасные преступные страсти должны были потрясти мир, и гнев Божий справедливо будет карать их. Увы! Буря зашумела в то самое мгновение, и борьбою с нею он должен был начать свое царственное плавание. Никто не знал, никто не думал о его предназначении, но многие в неблагосклонных взорах его, как на неясно написанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Сие чувство не могло привлекать к нему сердец. Скажем всю правду – он совсем не был любим, и даже в этот день ликования Царской Семьи я почувствовал непонятное мне самому уныние».
Вот здесь к месту вспомнить строки из завещания
