даже если вы дни напролет толкаете наверх тачку с урановой рудой. Влюбитесь в рудник!
Моё. Орнитологическое.
Это очень несправедливо, но самым жестким ограничителем счастья является интеллектуальный, образовательный «периметр». Образование разрабатывает умение мыслить, анализировать, выстраивать причинно-следственные связи. Без такого умения принять жизнь сложно, сложно почувствовать себя в безопасности в мире, который вы не понимаете и которым никак не руководите. Как-то мне случилось убедиться в этом на практике.
Профессор рассказывал о Фихте и его понимании пространства и времени. Самое начало речи профессора я поняла и даже сумела в ловко заданном вопросе провести параллель с Гераклитом и его рекой, в которую нельзя войти дважды, чем несказанно его удивила. «Женщина, ранним зимним утром цитирующая Гераклита…», – восхищенно протянул он, не закончив фразы…
Но больше я не понимала ничего. Связь между словами профессора ускользала от меня, несмотря на то, что я самым наитщательнейшим образом пыталась ее отловить. Смысл его речи стремительно уплывал от меня, подобно тому, как смытое с руки кольцо уплывает в слив раковины. Я с энтузиазмом, подобным тому, который бывает в случаях с кольцами, его ловила. Ловкий ход с Гераклитом оказался опасной ловушкой, расставленной мной самой себе. Вместо образов времени и пространства Фихте в мою голову несанкционированно посыпались образы Греции, моря и молодых, мало одетых учеников Гераклита. Вместо того чтобы думать о взаимосвязи времени и пространства, я стала вспоминать, были ли у философа ученики. Ничего не вспомнилось.
Я стряхивала с себя контрабандные картинки и вновь и вновь пыталась понять, о чем говорит профессор. Я предприняла последнюю, самую отважную попытку. Я посмотрела профессору прямо в глаза, стараясь не слушать, а воспринимать мысль как общую информацию, передающуюся всем телом и, соответственно, всем телом воспринимаемую. Иногда мне удавались подобные вещи, и тогда, зацепившись за суть, зерно идеи, мне удавалось достроить картину, нанизывая на штырь смысла услышанное ранее.
Меня ждал провал. В приступе разочарования я перевела взгляд в окно.
На ближайшей к окну ветке дерева сидела ворона. Крупная старая птица. Мы встретились с ней глазами, она внимательно посмотрела на меня, потом она отвернулась и взлетела.
И вот тут фокус удался! В полном объеме!
Это летела я. Я думала исключительно о пище. Меня очень интересовал мой клюв – мое оружие и основной для меня орган. Я была голодна. Клюв требовал использования. Пищи не было. Мыслей как таковых тоже не было. Были только ощущения. Сильные, мощные, монолитные, ничем не разбавленные. Мир был ясен и прост. И глубоко враждебен. Он должен был стать моей пищей, а иначе я стану пищей для него. Лететь было естественно, как человеку дышать, в сущности,
