не стал выбрасывать в стоявшую у лифта керамическую вазу с песком.
На седьмом этаже я снимал под контору полторы комнаты. Полторы, потому что одна комната была перегорожена на собственно кабинет и приемную. На двери, ведущей в приемную, значилась моя фамилия – только фамилия, и ничего больше. Дверь в приемную я никогда не запирал, чтобы было где меня подождать, если клиент явится в мое отсутствие.
Клиент явился в мое отсутствие.
11
Она была в бежевом в горошек шерстяном костюме, в рубашке мужского покроя с галстуком и в тупоносых туфлях на низком каблуке. Чулки такие же тонкие, как и накануне, но юбка на этот раз прикрывала колени. Блестящие черные волосы выбивались из-под маленькой шляпки с пером, стоившей никак не меньше пятидесяти долларов, хотя на первый взгляд кажется, что такую шляпку без всякого труда можно соорудить одной рукой из листа бумаги.
– Лучше поздно, чем никогда! – воскликнула она и, брезгливо сморщив нос, оглядела нехитрую обстановку моей приемной: обитая красной полинявшей материей тахта, два не слишком уютных кресла, давно не стиранные тюлевые занавески на окнах и детский столик с серьезными – для вида – журналами. – А я уж решила, что вы работаете в постели – как Марсель Пруст.
– Кто это такой? – Я сунул в рот сигарету, закурил и посмотрел на нее. Лицо бледное, встревоженное, но собой владеет неплохо.
– Французский писатель, живописал пороки. Вы его не знаете.
– Какая жалость, – огорчился я. – Ну-с, прошу в мой будуар.
Она встала.
– Мы с вами вчера не поладили. Возможно, я погорячилась.
– Мы оба погорячились, – откликнулся я, открыл дверь и пропустил миссис Риган внутрь.
Кабинетом я тоже похвастаться не мог: ковер не первой молодости, да еще какого-то бурого цвета; в углу пять зеленых ящиков с картотекой, в основном – по Калифорнии; на стене отрывной календарь, на котором изображены катающиеся по небесно-голубому ковру пятеро малюток-близнецов в розовых платьицах, с каштановыми волосами и живыми черными глазенками величиной со спелую сливу. В кабинете было также три стула под орех, стандартный письменный стол с блокнотом, чернильным прибором, пепельницей и телефоном, а у стола – скрипучий вращающийся стул, тоже стандартный.
– У вас могло бы быть и поуютнее, – изрекла миссис Риган, садясь к столу.
Я подошел к почтовой прорези, извлек шесть конвертов (два письма и четыре рекламных объявления), повесил шляпу на телефон, сел за стол и сказал:
– У Пинкертонов тоже неуютно, не думайте. Нашей профессией много не заработаешь, если, конечно, не жульничать. Когда в кабинете сыщика уютно, это означает, что сыщик богат или же рассчитывает разбогатеть.
– Так вы, значит, не жульничаете? – Она открыла сумочку, достала из французского эмалевого портсигара сигарету, вынула зажигалку, закурила, бросила портсигар и зажигалку обратно в сумку в опустила ее на колени,
