15 лет пою в храме и сейчас продолжаю петь, мне это доставляет удовольствие. Одно другому не мешает. Но оно очень близко, даже по степени строгости, к тому же исламу. Поэтому даже муллы говорят, когда идут их прихожане в армию: «Если муллы нет, иди к священнику». Только не оставайся без окормления, чтобы с резьбы не слететь.
Кстати, интересная мысль мне сегодня пришла в голову по поводу синдрома Раскольникова «А Раскольников-то почему это сделал?», – подумал я. Потому что не читал «Преступление и наказание»! Если бы Раскольников прочитал «Преступление и наказание», он бы бабушку топором не грохнул!
А сейчас перестали читать. Сейчас просто перестали читать.
– Нет, они читают в сети что-то, у них какие-то другие навыки…
– Нет, они читают что-то свое, но вот эту базовую литературу, которую неприятно читать… Ведь Достоевского неприятно читать, он очень тяжелый! Он очень тяжел. Всю душу наизнанку… Напильником просто…. Неприятное занятие – чтение Достоевского, но я прошел через это в каком-то постюношеском периоде. В школе не надо этим заниматься, – по-настоящему я это читал позже.
Они же в школе просто не формируют никаких нравственных маяков, вот в чем дело. Ну, плюс, конечно, революцию эту пережить, крах страны пережить. Естественно, все общество искорежено…
Я помню, – это в воздухе висело, – когда я у того же «Липы» (Александр Липницкий – Е.Д.) спрашивал: «Саш, а ты чувствуешь, что все это вот-вот рухнет?» У всякого поэта ведь есть предчувствие. Он спрашивает: «Ты думаешь?» Отвечаю: «Я уверен». Знаешь, когда я в первый раз сказал? Когда войска ввели в Афган, еще в 1979 году я сказал: «Конец стране». Потому что я немножко знаю историю. Англичане, которые четверть мира покорили, они из Афгана унесли ноги еле-еле с позором! Просто отказавшись туда соваться раз и навсегда.
– Нет, эту систему надо было ломать, но здесь, пойми…
– Но не так, но не так же! Понимаешь, не путем тотального воровства и обнищания всего народа!
Эти сидели, потому что думали, что так будет всегда и что эта конструкция вечная. Там просто недоглядели, кондовое преподавание патриотизма наоборот отталкивало людей от него. Вся система эта подавления молодежи… Естественно, зрел протест. Система сама себя изнутри изъела просто, все среднее звено прогнило.
Я считаю, что если государство устроено так, что у него нет системы самосохранения, которая есть в Америке, значит, это государство обречено. Потому что в том государстве, где все сбалансированно, там система сама себя выровняет и не даст себя уничтожить. У нас этого нет, у нас постоянно должен быть какой-то вождь.
Потом, мы же не замечаем перемен! Мы не замечаем, все же происходит постепенно. Мы читаем «Хождение по мукам» или «Тихий дон», страшные времена, а как это проживал обыватель в массе своей? Ну, где-то там на периферии. Да никак, в основном! Особенно в каких-то мелких городках провинциальных или в деревнях. Все там прокатилось мимо и ничего особо не поменялось.
