с умным человеком. Так оно и было: люди, окружавшие его в финотделе, были по большей части глупые, и в Капоэре, как назло, попадались простые души.
– Где же мы сегодня? В Ленинграде или Капоэре? – спросил Дехтерев без тени насмешки.
– В Ленинграде, профессор. Разве вы не видите?
– Да как же я увижу?
– Очень легко, – сказал Логинов с детской улыбкой. – Я был бы тогда не господин Логинов, и господин Логинов не ответил бы вам.
Дехтерев был видный спец, и «господин», равно обращаемый к больным и здоровым, сходил Логинову с рук.
– А вчера?
– Вчера чудом только я спасся, – доверчиво признался Логинов. – Обратите ваше внимание, что переход далеко не всегда совершается в минуту критическую. Напротив, иногда в самый приятный момент. Но вчера была действительно погоня, я завернул за угол и ощутил себя в больнице. Что происходит там теперь, я не знаю и возвращаться боюсь, но дело начато, и нужно его окончить.
То есть он понимает, что сидит в больнице; очень интересно.
– Дело какого рода?
– Я переправляю через границу крупного человека, значительного.
– Чем же именно значительного? Или вам нельзя здесь говорить об этом?
– Почему, я могу здесь говорить что угодно. Там это никак не влияет. Это революционер, ну, не в нашем смысле, но в переводе на местный язык это и будет именно революционер. Его преследуют в соседней области, я переводил его через горы.
– Перевели успешно?
– Успешно, но они взяли мой след. Он успел скрыться, он в надежном теперь месте, не беспокойтесь.
– Что мне за него беспокоиться, – нахмурился Дехтерев, – я за вас беспокоюсь. Ведь вам теперь там, должно быть, несладко.
– Это так, – с достоинством кивнул Логинов, – но там я обладаю довольно удивительными навыками. Я там такое могу, – добавил он с тихим восторгом, – что здесь удивляюсь, да и только.
– Что же, например?
– Не спрашивайте меня, – сказал Логинов и вдруг потупился. В этой книжной, с долгими периодами речи, юношеской застенчивости и внезапной смене настроений, пожалуй, только и видна была болезнь. – Не спрашивайте. Только если вам надо знать для вашей науки.
– Ну разумеется, голубчик, для науки. Для праздного любопытства у меня насекомые есть. – Энтомологические заслуги Дехтерева были хорошо известны.
– Здесь… здесь я не мог бы… убить, – сказал Логинов и поднял на профессора ясные глаза.
– А там приходилось?
– В исключительных обстоятельствах – приходилось, – ответил он твердо, с той смесью стыда и гордости, с какой, должно быть, православный воин отчитывался перед Сергием об убийстве врага, а тот кивал бы всепонимающе: так, чадо… так, чадо…
– А здесь это никак не сказывалось?
– Никогда, –
