орденом Красной Звезды, и дважды снимали. За что? Вот один случай. Дерева в гористой местности нет, даже навес не из чего соорудить. Хранили ящики с боеприпасами штабелями, под открытым небом. Часовые их охраняли. Однажды ночью солдат заметил недалеко от ящиков движение. Окликнул – тишина. После двух предупредительных выстрелов в воздух открыл огонь на поражение. Утром выяснилось, что убит четырнадцатилетний афганский мальчик.
Утром началась разборка. Из деревни, где жил мальчик, прибыли его родственники. Дело ограничилось выдачей родственникам убитого нескольких мешков сахара и крупы. А «сверху»: наказанием капитана Шиляева.
Некоторые новобранцы гибли по глупости. Уходили в самоволку, чтобы накупить в лавчонке восточных сладостей, в пяти минутах ходьбы от КПП. И исчезали. Насовсем. Либо находили их подброшенными, как тех, на площади.
После одной боевой операции, где был уничтожен главарь банды, в модуль Леониду подбросили записку: «У нас есть твоя фотография. Живым из страны не выпустим».
Афганской войны в Советском Союзе продолжало не существовать. Родина ударно трудилась, пополняла закрома, строила БАМ. Пела «Миллион алых роз», танцевала входящий в моду брейк, теснилась в очередях за дефицитом…
… – Страшно, Лёнечка? – спрашивала она.
– Нет, мама, не страшно. – И, подумав, уточнил: – В бою не страшно.
Ранней весной он ещё приезжал на трое суток. Его переводили на самые передовые позиции. («Сейчас мне кажется, – припоминает Валентина Филипповна, – Лёне, как смертнику, давали возможность проститься с родными»).
Он сопровождал восемь «чёрных тюльпанов» – цинковых гробов с останками солдат. В городе Салавате потерявшие от горя рассудок родственники убитого башкира пытались вскрыть запаянный гроб. Готовы были растерзать его, офицера Советской Армии, видя в нём представителя власти, погубившей на чужбине их сына. «Сам- то небось живой!»
– В фольклоре солдат- афганцев есть песня о «чёрном тюльпане», – мучительно вспоминает она, – не дословно, что- то вроде: «…Едут на Родину милую в землю залечь. В отпуск бессрочный, рванные в клочья…» – и не закончила, беспомощно заплакала. – Сейчас выну его афганскую панаму, выгоревшую, белую, солоноватую от пота. Уткнусь, понюхаю… Всё ещё пахнет Лёней.
Уезжая, он шутил, подтрунивал по поводу повешенных носов. В последнюю минуту синие глаза посерьёзнели, улыбка исчезла из- под пшеничных усов. Твёрдо, точно кого-то убеждал, сказал:
– Я обязательно вернусь. Обязательно.
Росистым августовским утром Валентина Филипповна вышла из дому. Зрели в парниках огурцы, наливались бордовым соком помидоры. Земля по-матерински хлопотливо торопилась вскормить всё жадно и молодо произрастающее на ней.
На изгороди по всему периметру огорода, будто старухи, закутанные в пыльные серые шали, почти на каждом столбике сидели нахохленные крупные
