style="font-size:15px;"> Хрясь!
Юноша согнулся от удара хлыстом по спине.
– Я не разрешал вам разговаривать! – рявкнул экзекутор.
Маттео стиснул зубы и смиренно поклонился. Мия кивнула в знак благодарности, повернулась к бочке и выпила пару ковшей драгоценной воды.
Ей хотелось чуть ли не кричать от досады, что приходится преклоняться перед этими людьми. Мие указывали, когда есть, когда пить, когда срать. С презрением экзекутора к рабам могла сравниться лишь противоречивость донны Леоны. То женщина относилась к ним едва ли не с нежностью и распиналась о будущей славе на арене «Венатуса», то приказывала выпороть за малейший проступок. Им запрещалось смотреть ей в глаза. Говорить можно было только в том случае, если к ним обращались. Любые действия выполнялись по команде.
«Мы как любимые псы», – пришла к выводу Мия.
Когда она была маленькой, у ее родителей были рабы – как и у каждой знатной семьи в республике. Но к няне Мии, Каприче, относились почти как к члену семьи, а мажордом ее отца, лиизианец по имени Андриано Варнесе, продолжал служить судье даже после того, как выкупил свою свободу.[18]
Ни когда она боролась за свою жизнь в детстве, ни когда поклялась служить Черной Матери, Мия по-настоящему не понимала, что значит не принадлежать самой себе. Теперь эта мысль обжигала ее, как воспоминание об игле, вбиваемой в плоть. Снова и снова. Какое унижение. Какой позор.
Но нельзя выиграть, не играя.
«Славолюбец» пришвартовался в гавани, и вскоре Мия и другие пленники стояли на оживленной пристани порта под Вороньим Гнездом, известном как Вороний Покой. Ей заковали и связали запястья, одежда и волосы девушки были пропитаны грязью. Отсутствие Мистера Добряка было таким же чувствительным, как удар ножа в живот, тепло вытекало из ее тела, будто кровь. Мия посмотрела на свою тень, которая некогда была достаточно темной для двоих, даже троих. Теперь же она ничем не отличалась от теней всех остальных. Страх парил над ней на своих черных крыльях, и впервые за долгое время ей приходилось справляться с ним самостоятельно.
Что, если у нее ничего не выйдет?
Что, если она недостаточно сильна?
Что, если этот гамбит действительно глупая идея, как предупреждал Мистер Добряк?
– Шевелись! – раздался крик, сопровождаемый ударом кнута по спине.
В который раз стиснув зубы, Мия повиновалась.
После короткой поездки в фургоне она ступила во внутренний двор Вороньего Гнезда. Сердце заныло в груди. Крепость выглядела так знакомо; пейзаж, звуки… Черная Мать, даже запах – ничего не изменилось! Кроме одного: на охристых каменных стенах, где когда-то парила Ворона Корвере, теперь висел фамильный герб Марка Рема – красный сокол на черно-белом фоне.
«У меня решительно дурное предчувствие насчет этого…»
Нахлынули образы из детства, смешиваясь с воспоминаниями о кончине ее родителей. Ее отец, повешенный вместе с генералом
В костеродных домах и на солидных предприятиях рабский труд нередко оплачивается – из прагматических соображений: ради перспективы выкупить свою свободу тяжелой службой раб действительно будет пахать, как на галерах.
Тем не менее ставка оплаты труда никем не регулируется, так что многие рабы зарабатывают сущие гроши. Недобросовестные хозяева часто вычитают из жалованья долю за их содержание, в результате чего даже пожизненный труд не поможет рабам скопить сумму, которую за них отдали когда-то.
Несправедливо? Определенно. Но будь система справедливой, она уже не была бы системой, дорогие друзья.
