можно более подробная, в тубусе. Сегодня же. И сургуча, серебристого и голубого.
Мартин кивнул и испарился выполнять просьбу госпожи. Жозефина умылась, оправила оборки и складки и спустилась вниз. Все уже ждали ее, стоя вокруг стола. Она тоже не стала садиться и заговорила – ощущая, как снова начинают жечь глаза слезы, которые нельзя было показать:
– Вы должны знать. Сегодня на меня напали в городе среди бела дня люди, охотившиеся за доставшимся мне наследием отца. Белую сожгли, а Жана взяли в заложники, и он погиб от ножа разбойника. – Жозефина подняла бокал с вином, и все домочадцы повторили ее жест; выпили, помолчали, служанки всхлипывали, кто в рукав, кто в соседское плечо, мужчины украдкой смахивали соленую каплю с глаз. И она продолжала: – Я не смогла его защитить… – Здесь девушке пришлось призвать все свое мужество, чтобы дрогнувший голос не начал ломаться и дальше. – Нотариуса, к которому мы сегодня ездили, убили сразу после моего ухода. Рядом со мной попросту опасно. И я пойму, если кто-то из вас пожелает уйти.
Она замолчала; молчали и остальные. Вот теперь в их чувствах появилось осуждение, окрашенное чем-то похожим на обиду. Словами это можно было бы высказать примерно так: «И как она могла такое сказать, мы же никуда, мы здесь до конца…» Вздохнув, Жозефина отпустила слуг, попросив задержаться Агнес, старшую из служанок.
– Агнес… – девушка не могла найти слов, – вы все здесь доверились мне, как доверился и Жан… а я не смогла его защитить. Я не знаю, смогу ли защитить тех, кто остался…
– Жан умер, как и положено слуге, за свою госпожу, – отозвалась кухарка, перебирая руками передник. Ей явно было неловко слушать излияния хозяйки.
– Он ничего не успел сделать, – Жозефина видела смущение Агнес, но не могла не высказать хотя бы части того, что тяготило ее, – ему просто перерезали горло, это было не в бою.
– Это не важно. Он был с вами, был готов защитить вас и погиб, служа вам. Это хорошая смерть, когда умираешь так, как жил.
Девушка вздохнула: с одной стороны, отчаявшись найти понимание, а с другой – обретая в этих словах утешение. Те, кто всю жизнь служил, воспринимали произошедшее совершенно иначе, чем те, кто всегда был свободен.
– Если вы решите уйти – я пойму…
Вот тут маленькая кухарка, сама словно из сдобного теста, посмотрела на хозяйку пусть все так же искоса, но остро и ясно:
– Как мы вас бросим-то? Нехорошо это, ой нехорошо. Ни люди не поймут, ни Боги. Никому не нужен слуга, который бросил хозяина в беде. Тут мы жили, да тут и помрем, грех жаловаться.
Жозефина набрала в грудь воздуха – возразить… но замолчала, ничего не успев сказать.
– Так я пойду, госпожа? – спросила Агнес, глядя в сторону.
– Да, разумеется, – и кухарка с явным облегчением ушла.
Спросив у Мартина еще пару бутылок вина – «и, пожалуйста, получше», – Жозефина ушла на конюшню к Сержу.
