в безопасности. Я была этим ребенком, а голландцы, с которыми свела меня жизнь, стали той кошкой.
В конце января я уже многое понимала и могла кое-что сказать по-голландски. К весне я стала лучшей ученицей в классе.
В Голландии мне нужно было провести три месяца, но я все еще была слаба, и врачи решили оставить меня на три лишних месяца, а потом еще на три. Семья полностью приняла меня и считала своим ребенком. Мальчики так и говорили: «У нас две сестры».
Мужчина, которого я стала называть своим приемным отцом, работал мастером в угольной компании Лейдена. Хотя у них было пятеро своих детей, а достаток в семье – весьма ограниченный, эти люди решили, что там, где семеро, всегда найдется еда и для восьмого. Они всей душой привязались к маленькой голодной австриячке из Вены. Поначалу они называли меня моим именем – Эрмина. Но потом лед в наших отношениях окончательно растаял, и это имя стало казаться слишком формальным. Мне дали ласковое голландское прозвище – Мип.
К местной жизни я привыкла довольно быстро. Главное для голландцев – gezellig, то есть домашний уют. Я научилась кататься на велосипеде, намазывать хлеб маслом с двух сторон, полюбила классическую музыку. Я должна была интересоваться политикой и каждый вечер читать газеты, а потом рассказывать о прочитанном.
Но одна сфера голландской жизни оставалась для меня недоступной. Когда сильно похолодало, вода в каналах замерзла. Семья Нийвенхойс (так звали моих приемных родителей) вместе со всеми детьми отправились смотреть на замерзший канал. Вокруг царила атмосфера праздника: повсюду продавали горячий шоколад и горячее анисовое молоко, люди катались на коньках, держась друг за друга. Многие ухватились за длинный шест и кружились вокруг него. Ярко светило красноватое зимнее солнце.
К моим ботинкам кожаными ремешками прикрепили деревянные коньки с изогнутыми лезвиями и вытолкнули меня на лед. Я запаниковала, мне подкатили деревянное кресло и велели толкать его перед собой. Но из этого ничего не вышло, и меня быстро увели на берег. Я страшно замерзла и не могла развязать узлы на мокрых кожаных ремешках. Пришлось снять перчатки. Узлы не поддавались. Пальцы мерзли все сильнее. Я страшно разозлилась, поклялась, что никогда в жизни не подойду ко льду – и сдержала свое обещание.
Когда мне было тринадцать, наша семья переехала в южную часть Амстердама, в тот район, где улицы носили названия рек. Хотя район этот расположен на самой окраине и за рекой Амстел уже начинаются поля, где пасутся черно-белые коровы, мы жили в городе. Городская жизнь мне нравилась. Особенно я любила электрические трамваи, каналы, мосты, шлюзы, птиц, кошек, велосипеды, яркие цветочные прилавки и палатки, где торговали селедкой. Я любила старинные дома, выходящие прямо на каналы, концертные залы, кинотеатры и политические клубы.
В 1925 году, когда мне было шестнадцать, Нийвенхойсы отвезли меня в Вену, чтобы я встретилась со своими родными. Красота Вены меня поразила, но люди показались совершенно чужими.
