скорее согреться.
Этой пожилой монашке было безумно жаль Александра. Совсем молодой, красивый юноша, отказавшийся от всех соблазнов и благ жизни, только-только стал настоящим священником, а его уже отправили служить в забытую даже самим Богом деревушку. Монашка испытывала к нему материнскую любовь и жалость, потому всячески пыталась сделать пребывание священника в этом месте как можно более уютным и комфортным, делая незначительные милости.
Как сейчас, например. Несмотря на боль в руках, на треснувшие от холода мозоли, женщина приготовила юноше трапезу и принесла её на маленьком деревянном блюдечке.
Отец Александр молча принял такой знак внимания и, кивнув в благодарность, начал медленно жевать пищу:
– С вашим прибытием пришли и холода. Такого ранее не было, – усмехнулась сестра Моника.
– Надеюсь, что и лето не подведёт. Раз уж пришла настоящая зима, так пусть и лето будет настоящим, – поддержал робкую беседу отец Александр.
– Лето, обычно, у нас хорошее, жаркое, но в костёле всегда прохладно.
– Значит надо обзавестись парочкой летних перчаток, – усмехнулся юноша и посмотрел на свои красные руки. Только сейчас, почти закончив есть, он смог немного ими пошевелить и при этом не чувствовать боли. Сестра Моника отвернулась.
– Что вы ищете? – поинтересовался отец Александр.
– Надо было раньше подарить их вам, но было ещё рано. Теперь Святой Сильвестр уже наступил, значит пора дарить по традиции подарки, – сестра Моника достала из кармана своей монашеской одежды пару перчаток.
– О, сестра Моника, вы так добры! Я тоже для вас кое-что припрятал, – улыбнулся отец Александр. Он достал из кармана своей сутаны крестик с бусинами. – Я помню, как вы горевали, что вас ружанец рассыпался от старости.
– О, отец Александр, спасибо! – глаза сестры Моники наполнились благодарственными слезами.
– Что ж, подарками обменялись, пора бы и спать идти. Ранком (утром) поздравим остальных, – предложил священник. Сестра Моника утвердительно кивнула.
Только отец Александр начал помогать вставать сестре Монике, как к ним влетел мужичок в лаптях, худенькой дублёнке с шапкой наперекос. Лицо его было красным от мороза, а пышные некогда усы свисали мокрыми нитями от прилипшего снега, нелепо обрамляя рот:
– Отче, вы тут! Скорее! Скорее! Вы нужны! – задыхаясь выпалил мужичок.
– Что случилось? Присядьте! – предложил отец Александр.
– Некогда! – махнул рукой мужичок. – Вы нужны! Там-та панночка ждёт! Панночка ждёт!
– А что с ней? – удивилась сестра Моника.
– Та помирает!
– Как?! – ахнула старушка.
– Да так-то! Чевой-то захворала. Пять дней встать не может. Чует, смерть близка. Сегодня совсем худо стало. Чует, что смерть приближается к ней. Исповедаться хочет.
– Всё так плохо? – спросил священник.
– Совсем худа. Горше стало сейчас.
– Конечно едем! – отец Александр схватил перчатки сестры Моники и побежал к двери.
…
Снежная буря разыгралась не на шутку. Отец Александр думал, что они двигаются по кругу. Тьма, снег, хвосты коней, где-то мелькающие огоньки – всё, что священник видел. Как мужичок управлял конями, да ещё лупил их хлыстом, призывая «Едрёну Мать» и извиняясь перед священником, отец Александр не понимал:
– Добрались! Добрались! Хоть бы ещё не померла! Матушка наша, панночка! Святой будет наша мученица! – надрывался мужичок, крича сквозь свист ветра.
Священник увидел, что они приближаются к деревеньке. У ворот стояли люди с факелами и махали руками. Люди что-то кричали, но расслышать что, было попросту невозможно. Мужичок натянул на себя вожжи, прорычав «Пррру», и измотанные лошади остановились, повозка с мужичком и священником свалилась набок. Люди подбежали к повозке и принялись доставать сильно припорошенного мужичка и священника:
– Жива ещё? – спросил отец Александр.
– Да, успели! – благоговейно ответил пожилой крестьянин, поднимая священника. – Может исповедь излечит, да хоть бы легше стало родименькой нашей.
Поднявшись, священник стряхнул с себя снег и побежал в ту сторону, куда его чуть не понесли люди. Женщины плакали и умоляли юношу спасти их панночку, «голубушку».
…
У поместья отца Александра встретил сам граф. Несмотря на суровый вид, было понятно, что он нервничает. Граф молча повёл его к спальне своей жены и, остановившись у самой двери, повернулся к священнику и сказал:
– Если пойдут какие-нибудь грязные
