матери. Девочка стояла в ванной, стягивая с тела мокрую одежду, от которой шел пар, а Тесси непрерывно смачивала полотенца.
– С тобой все в порядке, милая? Ты не очень обожглась?
– Этот мальчик, он такой неуклюжий, – промолвила девочка.
– Да уж. Вечно куда-то лезет.
– Мальчики бывают такими своевольными.
Тесси улыбнулась:
– Какие слова ты знаешь!
От этой похвалы девочка расплылась в улыбке.
– «Своевольный» – это мое любимое слово. У меня брат очень своевольный. А в прошлом месяце моим любимым словом было «велеречивый». Но его не удается часто использовать. Мало что можно назвать велеречивым.
– Ты абсолютно права, – рассмеялась Тесси. – А со своеволием сталкиваешься повсюду.
– Совершенно с вами согласна, – кивнула девочка.
Прошло две недели. Наступило пасхальное воскресенье 1959 года. Наша религиозная приверженность к юлианскому календарю снова разделила нас с соседями. За две недели до этого мой брат наблюдал, как все дети нашего квартала охотились за крашеными яйцами в близлежащих кустах, как его друзья поедали головы шоколадных зайцев и забрасывали пригоршни желейных бобов в свои кариозные пасточки. (И, глядя на это из окна, он больше всего хотел верить в американского бога, который умер тогда, когда надо.) Пункт Одиннадцать только накануне начал красить яйца, да и то в один цвет – красный. Остальные яйца в доме уже поблескивали во все удлинявшихся лучах весеннего равноденствия. Миски с яйцами заполнили весь обеденный стол. Яйца висели в вязаных мешочках в дверных проемах, громоздились на каминной полке, их запекали в чуреки[2] в форме креста.
Но сейчас обед уже закончился, день клонится к вечеру. Мой брат улыбается, потому что теперь наступает та часть греческой Пасхи, которая не может сравниться ни с охотой за яйцами, ни с желейными бобами, – начинается соревнование на самое крепкое яйцо. Все собираются вокруг стола. Закусив губу, Пункт Одиннадцать выбирает себе яйцо, осматривает его и кладет на место. Берет следующее.
– Кажется, это ничего, – замечает Мильтон, тоже выбирая яйцо. – Настоящая бронебойная машина.
Пункт Одиннадцать готовится к нападению. И в этот момент моя мать неожиданно похлопывает отца по спине.
– Минуточку, Тесси. Мы здесь собираемся сразиться.
Она похлопывает его сильнее.
– Что?
– Температура. – Она умолкает. – Повысилась на шесть десятых.
Она начала-таки пользоваться термометром. Отец ошеломлен.
– Сейчас? – шепотом спрашивает он. – Господи, Тесси, ты уверена?
– Ты велел мне следить за температурой, и я говорю тебе, что она повысилась на шесть десятых градуса. К тому же прошло уже тринадцать дней с того времени, как ты… сам знаешь что, – добавляет она, понизив голос.
– Ну давай,
Чурек – от турецк. «хлеб» – лепешка. –
