«субъективация», то проще всего ограничиться тем пониманием, что проскальзывает в первой строке этой выдержки: сделать истину своей, иными словами, присвоение и усвоение истины, тем самым превращение ее в некое личное свое качество, то есть в качество меня как субъекта.
Я не в силах буду пересказать всего, что относили в древности к искусству слушания, но необходимо упомянуть, что греки осознавали двойственность слуха. Фуко приводит выдержку из трактата Плутарха «О слушании», который сам перенял эту тему у Теофраста:
«В сущности, способность слушать, слух – это одновременно и самое pathetikos, и самое logikos из чувств. То, что оно самое pathetikos, означает – в очень приблизительном переводе – самое „страдательное“ из чувств. Иначе говоря, слушающая душа больше, чем когда она пользуется любым другим – все равно, каким – чувством, пребывает в пассивном состоянии по отношению к внешнему миру и открыта всему, что оттуда идет и может застичь ее врасплох.
И Плутарх поясняет: невозможно не слышать того, что происходит вокруг. В конце концов, можно не смотреть: закрыть глаза. Можно избегать прикосновений. Можно не пробовать вещи на вкус. Но невозможно не слышать…
И потом, очевидно, что слух гораздо более, чем любое другое чувство, позволяет заворожить душу, открывая ее льстивым речам, делая чувствительной к красотам риторики, а равно подвергая воздействию – иногда благотворному, но иногда вредному – музыки» (там же. С. 362).
Это выглядит очевидным, но почти не поддается объяснению. Как если бы воспринятое другими органами чувств имело отношение к телу, а услышанное прямо направлялось к душе для понимания.
Поэтому, «говорит Плутарх, оно также и самое logikos. И, говоря logikos, он хочет сказать, что это чувство более, чем какое-либо другое, восприимчиво к логосу» (там же).
По сути, слух есть средство обретения логоса, что вовсе не значит, что ты его обретешь или не обретешь, если выслушаешь мудреца!
«В конце концов, не так уж плохо, что ухо, в сущности, пропускает в нас все как есть, без вмешательства воли, и что оно воспринимает всякий достигающий его логос. Так, говорит он, для учителя философии это даже очень удобно, потому что, даже если его не понимают или не слушают и вовсе ничего не делают, все равно что-то от его слов останется. Всегда остается что-то, потому что логос проникает в ухо и потом, независимо от того, хочет этого человек или нет, вершит невидимую работу в душе» (там же. С. 363).
Верша эту работу, логос и пробуждает семена добродетели в наших душах. Однако это еще не значит, что нам ничего не нужно делать, чтобы эта работа свершилась. Слушать тоже надо уметь. Тут Фуко обращается за помощью к Эпиктету. Речь, даже если это речь философа, состоит не только из сути, не только из логоса, она еще содержит в себе само говорение. И это опасно, потому что говорение улучает:
«Слушающий, говорит Эпиктет, рискует оказаться в плену и там и остаться… И это та опасность, которой, со своей стороны, подвергается всякий слушающий, если он направляет
