удалось, ничего не поделаешь. Я встречала его только на полотне».
На полотне – странно. Если бы она сказала на простыне, я бы еще понял. Я стал ее расспрашивать и так и сяк и наконец выяснил, что человек, в которого она была влюблена, комик, снимающийся в западном кино. Тут уж я окончательно был сбит с толку. Действительно, на полотне.
Может быть, слова О-Току покажутся кому-нибудь плохим каламбуром. И кто-то, не исключено, даже скажет: «Да она просто насмешничает». Ведь из портового города, так что остра на язык. Но, по-моему, О-Току говорила чистую правду. Во всяком случае, глаза у нее были абсолютно правдивыми.
«Я готова была хоть каждый день бегать в кино, но на это не хватило бы никаких денег. Поэтому ходила всего раз в неделю». Но это ладно, самое потрясающее дальше. «Однажды я долго выпрашивала у мамы деньги, а когда наконец выпросила и прибежала в кино, там было уже полно народу и оставались только крайние места. Оттуда лицо его на экране казалось мне каким-то сплющенным. И так грустно мне стало, так грустно». Она говорила и плакала, прикрыв лицо фартуком. Ей было грустно оттого, что лицо любимого человека на экране было искажено. Я искренне ей посочувствовал.
«Я видела его раз двенадцать-тринадцать в разных ролях. Длинное худое лицо, усики. Обычно он носил строгий черный костюм, вот как у вас». На мне была визитка. «И он был похож на меня?» – спросил я. «Гораздо лучше, – с вызовом ответила она, – гораздо лучше». Не слишком ли это было жестоко? «Ты говоришь, что встречалась с ним только на полотне. Я мог бы тебя понять, если бы ты видела его во плоти и крови, если бы он мог с тобой разговаривать, взглядом выражать свои чувства – а тут просто изображение. Да еще на экране». Она была бессильна отдаться этому человеку, даже если бы и хотела. «Говорят: „желанный“… Но если нежеланный, ни за что не притворишься, что желанный. Возьмите хоть Симуру-сан – он часто угощал меня зеленым вином. Но я все равно не могла притворяться, будто он желанный. Судьба – от нее никуда не уйдешь». Она говорила вполне разумно. Ее слова поразили и в то же время тронули меня. «Потом, когда я стала гейшей, гости часто водили меня в кино, но не знаю почему, – этот человек совсем перестал появляться в фильмах. Сколько я ни ходила в кино, там показывали одну чепуху вроде „Вожделенных денег“, „Зигомара“[12], даже смотреть не хотелось. В конце концов я совсем перестала ходить в кино – чего зря ходить. Понимаете…»
В этой компании О-Току не с кем было поговорить, и, понимая это, она буквально вцепилась в меня и говорила, говорила. Чуть не плача.
«Через много лет, уже после того, как я переехала сюда, я пошла однажды вечером в кино и вдруг снова увидала его на экране. В каком-то городе на Западе. Там была мощенная булыжником площадь, посреди площади какие-то деревья, похожие на китайские зонтики. А но обеим сторонам – гостиницы. Только, может быть, потому, что фильм был старый, все выглядело коричневато-тусклым, точно дело происходило под вечер, дома и деревья странно подрагивали, – грустная картина. И вдруг, представляете,
Соответственно, фильм американского режиссера Фрэнсиса Форда и французская криминальная драма Викторена Жассе, вскоре запрещенная в Японии.
