час был как сон:наконец он с другими,
как прежде, до этой
жуткой жизни ради меня.
Видно: соседи любят его – простые
милые люди.
Жены их смотрят с улыбкой:
Дочка. – Молоденькая совсем.
Единственная?
Я думаю: хоть бы
подержали ещё!
Я буду с ним каждый вечер.
В семь родственники уходят.
Мне нравились эти тележки,
пахнущие едой:
из столовой слышны
голоса пациентов,
телевизор включен,
как бы мне хотелось
остаться на ужин, остаться на ночь
здесь, где он рядом с другими,
в этом месте надежном.
Не получилось.
Нет его. —
Я осталась
прежней, той,
что не думает
о смерти.
«Solo unghia di fuoco all’orizzonte…»
Solo unghia di fuoco all’orizzonte
poi d’un tratto
è uscito intero, un disco palpitante
un piatto d’oro chiama la terra alla sua festa grande,
e poi arriva dentro la mia stanza,
dal davanzale al letto al mio cuscino
e tutto è d’oro.
Giorno della mia vita:
non è questo che conta e questa
mia stranissima salute
e la mia fede che per me non c’è fine?
Только что
огненный ноготь на горизонте
и вот – диск огня
золотое блюдо —
землю зовет на огромный пир
в комнату входит ко мне
подоконник постель подушка —
в золоте всё.
Может только это и значит —
этот день моей жизни,
моё страннейшее выздоровленье,
вера моя, что для меня бесконечна?
«Ad uno ad uno se ne sono andati…»
Ad uno ad uno se ne sono andati
i padri
di questa mia dissennata giovinezza
che non potrà aver fine, non potrà,
io non ce l’ho
un’altra età possibile.
Se n’è andato il tedesco
che leggeva con me Schiller e Goethe,
e che scriveva versi sui lillà —
credimi, bambina, la shoà
è soltanto un inganno.
O il nanetto, il dottore,
l’inventore di un farmaco anticancro.
O l’incazzoso S., il mangiapreti,
che di sabato sera a casa sua
ci parlava degli angeli della chiesa ortodossa,
dove frusciano ali e tutto è luce.
O G., o B., i più amati,
l’uno preda agli infarti ed infelice,
l’altro votato al bere
e all’andare in gloria e così sia.
Fame di padri, fame senza fine.
Non valevano quanto io credevo,
erano degli umani come tanti,
cari, bizzarri, vani, e la vecchiaia
aveva fatto pallidi gli sguardi
e svagati i discorsi. Ma che importa?
Com’erano davvero cos’importa?
Mai il vero mi ha interessato.
Один за другим
поуходили отцы
моей юности глупой,
она же кончиться
не может, не может,
нет у меня и не будет
другого возраста никакого.
Немец ушел,
читавший мне Гете и Шиллера,
писавший стихи о сирени,
поверь мне, девочка,
Шоа – это просто обман;
П. – этот карлик почти,
веривший, что изобрел
лекарство от рака;
страшный С., «людоед»,
знавший об ангелах
в православном храме
(ше лест крыльев
и всюду свет)
и любимейшие Д. и Б. —
инфарктник с несчастной судьбой
и спивавшийся «гений».
Как не хватает
